Бодался теленок с дубом

сочувствие к тому, чтобы Россия потерпела поражение и тогда
она перестроится социально. Именно так желали и рассуждали
все с-д-пораженцы в отличие oт так называемых социал-
патриотов, то есть с-д-оборонцев, и Ларни, как коммунист,
вероятно же это знает - и всё-таки безрассудно натягивает
стальную пружину зубами, не понимая, как легко сорваться
самому. Он натягивает отсюда, что сам автор, то есть я
(отнюдь не социал-демократ!) "не прочь видеть немцев
победителями" - и уже, кажется, не в 1914, а в 1941 г. ("1"
и "4" отчего не переставить местами, руки свободны!)
Вот уж чего в моём романе и духа нет так это
пораженчества. А они всё равно натягивают. Любой ценой им
нужен газетный плацдарм, чтобы следом печатать "гневные
письма трудящихся", как уже бывало не раз. Бессовестное
мошенничество прессы, которая не привыкла к поправкам и
опровержениям. Ах, как бы нужен им плен, как нужна их
литературной критике справочка из Гестапо! Если так
натягивал на глазах у всего цирка, то что ж они чудят с
бесконтрольных закрытых трибун!
Конечно, это не последняя ложь, впереди их, наверно,
больше, чем позади, против всех лжей не оправдаешься, пусть
навешивают. Да может, кто-нибудь и другой ответит вместо
меня. Интервью - не дело писателя. Девять лет я
воздерживался от интервью и нисколько не жалею.
Вообще, известность - густая помеха, мною времени
съедает попусту. Ещё не тянут меня на заседания, как других,
спасибо, исключили. Хорошо мне было работать, когда никто
меня не знал, не упражнялся басни обо мне сочинять, не
собирал подзаборных сплетен, вроде этих проходимцев Бурга и
Файфера.

(В чём состоит план.)

План состоит в том, чтобы вытолкнуть меня из жизни или
из страны, опрокинуть в кювет, или отправить в Сибирь или
чтоб я "растворился в чужеземном тумане", как они прямо и
пишут. Какая самоуверенность, что те, кого ласкает цензура,
имеют на русскую землю больше прав, чем другие, рождённые на
ней же. Вообще во всей этой травле - неразумие и
недальновидность тех, кто её ведёт. Они не хотят знать
сложности и богатства истории именно в её разнообразии. Им
лишь бы заткнуть все голоса, которые неприятны их слуху и
лишают сегодня покоя, а о будущем они не думают. Так
неразумно они уже заглушили "Новый мир" и Твардовского -
обеднели от этого, прислепли от этого - и не хотят понять
своей потери.
Кстати, недели две назад в "Нью-Йорк Таймс" было
напечатано письмо одного советского поэта, Смелякова, где он
оспаривает моё поминальное слово о Твардовском.

(О доступности западной прессы.)

Нет, не видим, но иногда сквозь скрежет глушения слышны
западные радиостанции. Если что узнаём о своих же событиях,
так оттуда.

Страницы: (394) :  <<  ... 361362363364365366367368369370371372373374375376 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...96] суждение не будет ложным: Бог желает того, чего он
не желает; но ложность такого суждения превосходит всякую меру. А то, что
сказанное нами есть истина, я разъясняю так. Очевидно, что Бог желает
существования цели природы, иначе небо двигалось бы напрасно, а этого утверждать
нельзя. Если бы Бог желал существования помехи цели, он желал бы и существования
цели помехи, иначе его желание было бы также напрасным. Но, так как целью помехи
является несуществование вещи, испытывающей эту помеху, следовало бы, что Бог
желал бы несуществования цели природы, о которой утверждается, что он ее желает.
В самом деле, если бы у Бога отсутствовало желание помехи цели, то, поскольку
оно отсутствовало бы, из этого отсутствия желания [non velle] вытекало бы, что
он никак не заботился бы о помехе, о ее существовании или несуществовании. Но
тот, кто не заботится о помехе, не заботится и о вещи, способной испытывать эту
помеху, а следовательно, он не делает ее предметом своего желания; относительно
же того, что не является предметом его желания [non habet in volun-tate], т.е.
относительно кого у него желание отсутствует [non vult]. Вот почему, если цель
природы способна испытывать помеху (а это возможно), то по необходимости
следует, что у Бога отсутствует желание цели природы, и тогда получается ранее
сказанное, а именно, что Бог желает [velle] то, относительно чего у [c.97] него
желание отсутствует [non vult]. Итак, приведенный принцип является совершенной
истиной, коль скоро из противоречащего ему суждения вытекают столь великие
абсурды8.
III. Приступая к нашему вопросу, следует заметить, что истина первого вопроса
должна была быть раскрываема больше для того, чтобы упразднить неведение, чем
для того, чтобы упразднить спор: то, что составляло предмет второго вопроса,
относилось одинаково и к неведению, и к спору. Ведь существует многое, чего мы
не знаем, но о чем мы и не заводим спора; в самом деле, геометр не знает
квадратуры круга, но и не заводит о ней спора; богослов не знает числа ангелов,
но и не заводит спора о нем; египтянину неведома гражданственность скифов, но на
этом основании он не вступает в прения об их гражданственности...

Данте Алигьери (Dante Alighieri)   
«Монархия (3-я книга)»