Бодался теленок с дубом

По
скромным подсчётам я клал себе по крайней мере полгода, а то
и два года, пока передо мной заколотят все лазы и ворота. А
у меня был один месяц - от первой хвалебной рецензии 18
ноября до кремлёвской встречи 17 декабря. И даже ещё меньше
- до первой контратаки реакции 1 декабря (когда Хрущёва
натравили в манеже на художников-модернистов, а задумано это
было расширительно). Но и за две недели я мог бы захватить
несколько плацдармов! объявить несколько названий моих
вещей.
А я ничего этого не сделал из-за ложной линии поведения.
Я собирался "наиболее разумно использовать" кратковременный
бег моей славы, но именно этого я не делал - и во многом из-
за ложного чувства обязанности по отношению к "Новому миру"
и Твардовскому.
Это надо верно объяснить. Конечно, я был обязан
Твардовскому - но л_и_ч_н_о. Однако я не имел права
считаться с личной точкой зрения и что обо мне подумают в
"Н. Мире", а лишь из того исходить постоянно, что я - не
я, и моя литературная судьба - не моя, а всех тех миллионов,
кто не доцарапал, не дошептал, не дохрипел своей тюремной
судьбы, своих поздних лагерных открытий. Как Троя своим
существованием всё-таки не обязана Шлиману, так и наша
лагерная залегающая культура имеет свои заветы. Потому,
вернувшись из мира, не возвращающего мертвецов, я не смел
клясться в верности ни "Новому миру", ни Твардовскому, не
смел принимать в расчёт, поверят ли они, что голова моя
нисколько не вскружена славой, а это я плацдармы захватываю
с холодным расчётом.
Хотя по сравнению с избыточной осторожностью новомирские
оковы были на мне - вторичные, а всё ж заметно тянули и они.
У меня, как и предсказывал А. Т., просили "каких-нибудь
отрывков" в литературные газеты, для исполнения по радио - и
я должен бы был без промедления их давать! - из "Круга", уже
готового, из готовых пьес, и так объявленными названиями
остолблять участки, с которых потом не легко меня будет
сбить. В четырёхнедельной волне ошеломления, прокатившейся
от взрыва повести, всё бы у меня прошло беспрепятственно - а
я сказал: "нет". Я мнил, что этим оберегаю свои вещи... Я
горд был, что так легко устаиваю против славы...
Ко мне ломились в дом и в московские гостиничные номера
корреспонденты, звонили из московских посольств в рязанскую
школу, слали письменные запросы от агентств, даже с такими
глупыми просьбами, как: оценить для западного читателя,
насколько блестяще "разрешил" Хрущёв кубинский конфликт. Но
никому из них я не сказал ни слова, хотя беспрепятственно
мог говорить уже очень много, очень смело, и всё бы это
обалдевшие корреспонденты разбросали по миру. Я боялся, что
начав отвечать западным корреспондентам, я и от советских
получу вопросы, предопределяющие либо сразу бунт, либо
унылую верноподданность.

Страницы: (394) :  <<  ... 31323334353637383940414243444546 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Вскоре обоих насильников вызвали в окружной суд в Ичин. Оба. объясняли
свои поступки пьяным состоянием и свидетелями выставляли содержателя-пивной,
старосту и еще трех крестьян села, которые видели, как они оба выпили по
тридцати кружек пива.
Первым допрашивали содержателя пивной пана Тиска.
- Ну так, пан свидетель, - сказал председатель суда,-в каком состоянии
Никлес уходил из вашего ресторана?
- Могу сказать, господин судья,-ответил" Тиск,- что Никлес был пьян,
как свинья.
- Ну, а управляющий Пассер? Тиск почтительно посмотрел на управляющего
и произнес:
- Сударь, пан управляющий в этот раз были навеселе.
Все это было запротоколировано.
Затем пришла очередь остальных свидетелей, которые отвечали то же
самое: "Приказчик был пьян, как свинья, а пан управляющий был навеселе".
Случай представлялся судьям весьма ясным, и они вынесли следующее
решение: так как управляющий был только "навеселе", то его осудили на месяц,
а "пьяную свинью Никлеса" отпустили на свободу, так как он находился в
невменяемом состоянии и не отвечал за свои поступки...

Ярослав Гашек (Jaroslav Hasek)   
«Социальные различия»