Бодался теленок с дубом

И мало кто
вдумался в такое, например, его показание, что режим
царского Владимирского централа в советское время по одному
лишь свету ухудшен в 4 раза (заложены окна до 1/4), а в
другом и ещё холодней, и ещё жесточе, чем в 4.
И уже привыкнув, что о нас всё равно никогда ничего не
узнать, пренебрегает мир и самой явной открытой информацией:
что в поразительной этой стране с самым передовым социальным
строем за полвека не было ни одной амнистии для
политических! Когда наши сроки были 25 лет и 10, когда 8 лет
у нас без улыбки считались "детским сроком", - знаменитая
сталинская амнистия (7 июля 1945) отпускала политических: до
3 лет, т. е. никого. И немногим более (до 5 лет)
"ворошиловская" амнистия марта 1953 г., только наводнившая
страну уголовниками. В сентябре 1955 г., отпуская Аденауэру
немцев, отбывающих судебные сроки в СССР, Хрущёв вынужден
был амнистировать и тех, кто сотрудничал с немцами. Но
инакомыслящим не бывало амнистии никогда за полстолетия -
кто укажет на планете другой пример государственного строя,
столь уверенного в своей прочности? Любители сравнивать с
Грецией пусть сравнивают.
Когда в конце 40-х годов мы были завалены 25-летними
сроками, мы в газетах только и читали о небывалых
преследованиях в Греции. И сегодня многие высказывания
западной печати и западных деятелей, даже наиболее чутких к
угнетениям и преследованиям, происходящим на Востоке, для
искусственною равновесия перед "левыми" кругами обязательно
продолжаются оговоркой: "впрочем, как и в Греции, Испании,
Турции.. " И пока пристраивается этот искусственный ряд как
и, сочувствие к нам теряет своё значение, свою глубину, даже
оскорбляет нас, а сами сочувствователи не видят грозного
предупреждения.
Осмелюсь выразить, что не как и! Осмелюсь заметить, что
во всех тех странах насилие не достигает уровня сегодняшних
газовых камер, т. е. тюремных психдомов. Что Греция не
опоясана бетонной стеной и электронными убивателями на
границе, и молодые греки не идут сотнями через смертную
черту со слабой надеждой вырваться на свободу. И нигде
восточнее Греции не может министр-изгнанник (Караманлис)
напечатать в газетах свою антиправительственную программу. И
в Турции не могут (как в Албании) расстрелять священника за
то, что тот окрестил ребёнка. И из Турции не бросаются в
море по 100 человек в день (как китайцы под Гонконгом),
чтобы между акул испытать жребий "свобода или смерть". И в
Испании не глушат радиопередач ни с Кубы, ни из Чили. И
Португалия допустила иностранных корреспондентов
расследовать возникшие подозрения, какого приглашения на
другом конце Европы эти корреспонденты никогда не получали,
никогда не получат - и останутся вполне довольны, не посмеют
даже протестовать! - вот что самое типичное.

Страницы: (394) :  <<  ... 374375376377378379380381382383384385386387388389 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
- Слушай! - Гноб встал, опираясь на руку Мадвана. - Я очень стар; и
потому, что я стар, я скажу тебе вот что: твой отец Киш был великий
человек, и он любил слушать, как поет в бою тетива, а мои глаза видели,
как он метал копье и как головы его врагов слетали с плеч. Но ты не таков.
С тех пор как ты, отрекшись от Ворона, поклоняешься Волку, ты стал бояться
крови и хочешь, чтобы и народ твой боялся ее. Это нехорошо. Когда я был
молод, как Киц-Ну, ни одного белого человека не было во всей нашей стране.
Но они пришли, эти белые люди, один за другим, и теперь их много. Это -
неугомонное племя. Насытившись, они не хотят спокойно отдыхать у костра,
не думая о том, откуда возьмется мясо завтра. Над ними тяготеет проклятие,
они обречены вечно трудиться.
Киш был поражен. Он смутно вспомнил рассказ мистера Брауна о каком-то
Адаме, жившем давным-давно. Значит, мистер Браун говорил правду.
- Белые люди проникают повсюду и протягивают руки ко всему, что
видят, а видят они многое. Их становится все больше и больше; и если мы
будем бездействовать, они захватят всю нашу страну, и в ней не останется
места для племен Ворона. Вот почему мы должны бороться с ними, пока ни
одного из них не останется в живых. Тогда нам будут принадлежать все пути
и все земли, и, может быть, наши дети и дети наших детей станут жить в
довольстве и разжиреют. И когда настанет время Волку и Ворону помериться
силами, будет великая битва, но Киш не пойдет сражаться вместе со всеми и
не поведет за собой свое племя. Вот почему мне не годится отдавать ему
дочь в жены. Так говорю я, Гноб, вождь племени танана.
- Но белые люди великодушны и могущественны, - ответил Киш. - - Белые
люди научили нас многому. Белые люди дали нам одеяла, ножи и ружья,
которых мы не умели делать. Я помню, как мы жили до их прихода. Я еще не
родился тогда, но мне рассказывал об этом отец. На охоте нам приходилось
близко подползать к лосям, чтобы вонзить в них копье. Теперь у нас есть
ружье белого человека, и мы убиваем зверя на таком расстоянии, на каком не
слышно даже крика ребенка...

Джек Лондон (Jack London)   
«Дети мороза - Киш, сын Киша»