Бодался теленок с дубом

Не желая лгать и не осмелев
бунтовать, я предпочёл - молчание.
В конце ноября, через десяток дней после появления
повести, художественный совет "Современника", выслушав мою
пьесу ("Олень и шалашовка", тоже уже смягчённая из
"Республики труда"), настойчиво просил разрешить им ставить
тотчас, и труппа будет обедать и спать в театре, но за месяц
берётся её поставить! И то было верное обещание, уж знаю
этот театр. А я - отказал...
Да почему же?? Ну, во-первых я почувствовал, что для
публичности нужна ещё одна перепечатка, это - семь чистых
дней, а при работе в школе и наплыве бездельно-восторженной
переписки - как бы и не месяц. "Современник" шёл и на это,
пусть я текст доизменю на ходу, - так я не мог бросить
школу! Да почему же? а: как же так вдруг стать свободным
человеком? вдруг да не иметь повседневных тяготящих
обязанностей? И ещё: как же ребятишек не довести до конца
полугодия? кто ж им оценки поставит? А тут ещё, как назло,
нагрянула в школу инспекторская комиссия именно на
оставшийся месяц. Как же подвести директора, столько лет ко
мне доброго, и ускользнуть? За неделю я мог дать
"Современнику" текст, приготовленный к публичности; дважды в
неделю мог выдавать по "облегчённому" отрывку из романа: мог
читать по радио, давать интервью - а я возился в школьной
лаборатории, готовил ничтожные физические демонстрации,
составлял поурочные планы, проверял тетради. Я был червь на
космической орбите...
Да и потом: а вдруг "люди сверху" увидят пьесу ещё до
премьеры - и разгневаются? и не только пьесу прихлопнут, но
и рассказы, которые вот-вот должны появиться в "Новом мире"?
А тираж "Нового мира" - сто тысяч. А в зале "Современника"
помещается только семьсот человек.
Да и опять же: ведь я обещал всякую первинку
Твардовскому! Как же отдать пьесу в "Современник", пока её
не посмотрит "Новый мир"? Итак, замедлив с боевым
"Современником", я отдал пьесу в дремлющий журнал. Но там
был кое-кто и не дремлющий, это Дементьев, и в самый журнал
пьеса не попала: она не вышла из двух квартир дома на
Котельнической набережной, от двух Саш. Между ними и было
решено, а мне объявлено Твардовским: "искусства не
получилось", "это не драматургия", это "перепахивание того
же лагерного материала, что и в "Иване Денисовиче", ничего
нового". (Ну, как самому защищать свою вещь? Допускаю, что
не драматургия. Но уж и не перепахивание, потому что пахать
как следует и не начинали! Здесь не Особлаг, а ИТЛ; смесь
полов, статей, господство блатных и их психологии;
производственное надувательство.)
Ну, после "Ивана Денисовича" выглядит слабовато. Легко,
что Твардовскому эта пьеса и не понравилась. Да если бы дело
кончилось тем, что "Новым мир" отклонял пьесу и предоставлял
мне свободу с нею.

Страницы: (394) :  <<  ... 32333435363738394041424344454647 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Джон Холден заключил эту сделку с легким сердцем; но получилось так,
что девушка, еще не достигнув расцвета, без остатка заполнила его жизнь.
Для нее и для старой ведьмы, ее матери, он снял небольшой, стоявший на
отшибе дом, из которого открывался вид на обнесенный кирпичной стеной
многолюдный город. И когда во дворе у колодца зацвели золотистые ноготки и
Амира окончательно обосновалась на новом месте, устроив все сообразно со
своими вкусами, а ее мать перестала ворчать и жаловаться на то, что в кухне
ей тесно, что каждый день ходить на рынок далеко и вообще вести хозяйство
слишком хлопотно, - Холден вдруг понял, что этот дом стал его родным домом.
В его холостяцкую городскую квартиру в любой час дня и ночи мог ввалиться
кто угодно, и жить там было неуютно. Здесь же он один имел право
переступить порог и войти на женскую половину дома: стоило ему пересечь
двор, как тяжелые деревянные ворота запирались на крепкий засов, и он
оставался безраздельным господином своих владений, где вместе с ним царила
только Амира. И вот теперь оказалось, что в это царство готовится вступить
некто третий, чье предполагаемое появление поначалу не вызвало у Холдена
восторга. Оно нарушало полноту его счастья. Оно грозило сломать мирный,
размеренный порядок жизни в доме, который он привык считать своим. Но Амира
была вне себя от радости, и не меньше ликовала ее мать. Ведь любовь
мужчины, особенно белого, даже в лучшем случае не отличается постоянством,
но - так рассуждали обе женщины - беглянку-любовь могут удержать цепкие
ручки ребенка.
- И тогда, - повторяла Амира, - тогда он и не взглянет в сторону белых
женщин. Я ненавижу их - ненавижу их всех!
- Со временем он все равно вернется к своему народу, - отвечала ей
мать, - но, с божьего соизволения, это время придет еще не скоро.
Холден продолжал сидеть молча; он размышлял о будущем, и мысли эти
были невеселы. Двойная жизнь чревата многими осложнениями...

Киплинг Редьярд (Kipling Rudyard)   
«Без благословения церкви»