Бодался теленок с дубом

Но
судорожно, но в страхе животном решились стоять за ложь до
конца, обороняясь газетными бастионами.
Защита мирового общественного мнения пока не даёт ни
убить автора, ни даже арестовать: то было бы лучшим
подтверждением книги. Но остаётся путь клеветы и личной
дискредитации, за это теперь и принимаются дружно. Вот
вызван из провинции мой бывший одноделец Виткевич, и,
сохраняя свою научную карьеру, он через АПН, этот испытанный
филиал KГБ (они ему "дружески показали" протоколы следствия
1945 года, пошёл бы кто добился другой!), похваливает
следствие тех времён "следователь не нуждался искажать
истину". 29 лет он не ставил упрёков моему поведению на
следствии - и до чего же вовремя попадает теперь в общий
хор. Отлично знает он, что от моих показаний не пострадал
никто, а наше с ним дело было решено независимо от следствия
и ещё до ареста, обвинения взяты из нашей подцензурной
переписки (она фотографировалась целый год) с бранью по
адресу Сталина и потом - из "Резолюции № 1", изъятой из
наших полевых сумок, составленной нами совместно на фронте и
осуждавшей наш государственный строй. Вспоминает мои
"показания на суде", а надо мной и суда не было, заочное
ОСО. Верно пишет он, что мы "принадлежим к разным людским
категориям" настаивал он на забвении всех смертей и мук,
своих и чужих. Да это только начало. Вот выловят, заставят
лгать свидетелей, попутчиков, встречных моей полувековой
жизни. Вот и из бывших зэков, недострелянных, недомученных,
выжмут заявления, что они не страдали, что их не пытали, что
не было Архипелага.
У ЦК, КГБ и у наших газетных издательств, сегодня тайком
нарасхват читающих "Архипелаг", нет уровня понять, что я о
себе самом рассказал в этой книге сокровенное, много худшее,
чем всё плохое, что могут сочинить их угодники. В этом - и
книга моя не памфлет, но зов к раскаянию.
Вся сегодняшняя газетная свистопляска, в которую
вкружились именитые деятели искусств (а другие с твёрдостью
отреклись, и идёт молва об их мужестве) - вся эта кампания
есть бой против совести народа, против правды для народа.
Перегораживая её черными фалдами, взмахами крыльев, решилась
рогатая нечисть на этот безнадёжный бой перед заутреней,
чтобы протянуть свою власть над человеческими душами. Но чем
отчаянней они мажут чёрным, тем полней им отдастся, когда
узнается правда.
Наш народ уже полвека добывает её только разгребаньем
ото лжи. Научились люди, уже знают, зачем и когда так
избыточно вопят. Притекает ко мне поддержка - в телефонных
же звонках, в достигших письмах, записках от названных и
неизвестных людей, -
"От уральцев. Всё понимаем. Так держать, браток!
Группа рабочих"
Пишут одиночные протесты в газеты, предвидя все
гибельные последствия для себя.

Страницы: (394) :  <<  ... 384385386387388389390391392393394

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Час, когда я услышал ее сладостное приветствие, был точно
девятым этого дня. И так как впервые слова ее прозвучали, чтобы достигнуть
моих ушей, я преисполнился такой радости, что, как опьяненный, удалился от
людей; уединясь в одной из моих комнат, я предался мыслям о куртуазнейшей
госпоже. Когда я думал о ней, меня объял сладостный сон, в котором мне
явилось чудесное видение4. Мне казалось, что в комнате моей я вижу облако
цвета огня5 и в нем различаю обличье некого повелителя, устрашающего взоры
тех, кто на него смотрит. Но такой, каким он был, повелитель излучал великую
радость, вызывавшую восхищение. Он говорил о многом, но мне понятны были
лишь некоторые слова; среди них я разобрал следующие: "Ессe dominus tuus"*.
В его объятиях, казалось мне, я видел даму, которая спала нагая, лишь слегка
повитая кроваво-красным покрывалом. Взглянув пристально, я в ней узнал
госпожу спасительного приветствия, соизволившую приветствовать меня днем. И
в одной из рук своих, казалось мне, Амор держал нечто объятое пламенем, и
мне казалось, что он произнес следующие слова: "Vide cor tuum"**. Оставаясь
недолго, он, казалось мне, разбудил спящую и прилагал все силы свои, дабы
она ела то, что пылало в его руке; и она вкушала боязливо. После этого,
пробыв недолго со мной, радость Амора претворилась в горькие рыдания; рыдая,
он заключил в свои объятия госпожу и с нею -- чудилось мне -- стал
возноситься на небо6. Я почувствовал внезапно такую боль, что слабый мой сон
прервался и я проснулся. Тогда я начал размышлять о виденном и установил,
что час, когда это видение мне предстало, был четвертым часом ночи: отсюда
ясно, что он был первым из последних девяти ночных часов7. Я размышлял над
тем, чту мне явилось, и наконец решился поведать об этом многим из числа
тех, кто были в это время известными слагателями стихов8. И так как я сам
испробовал свои силы в искусстве складывать рифмованные строки, я решился
сочинить сонет, в котором приветствовал бы всех верных Амору, прося их
высказать то, что думают они о моем видении...

Данте Алигьери (Dante Alighieri)   
«Новая жизнь»