Бодался теленок с дубом

Тут
выручали меня ещё неиспорченные глаза и от природы мелкий,
как луковые семена, почерк; бумага тонкая, если удавалось
привезти её из Москвы; полное уничтожение (всегда и только
- сожжение) всех набросков, планов и промежуточных редакций;
теснейшая, строчка к строчке, без всяких полей и
двусторонняя перепечатка; а по окончанию перепечатки
- сожжение и главного беловика рукописи тоже: один огонь я
признавал надёжным ещё с первых литературных шагов в тюрьме.
По этой программе пошёл и роман "В круге первом", и рассказ
"Щ-854", и сценарий "Знают истину танки", не говоря о более
ранних вещах*.

[* До слёз было жалко уничтожать подлинник сценария, он
особенным образом был написан. Но в один тревожный вечер
пришлось его сжечь. Сильно облегчалось дело тем, чтов
рязанской квартире было печное отопление. При центральном
сожжение гораздо хлопотливей.]

Все эти предосторожности были, конечно, с запасом, но
бережёного Бог бережёт. Статистически почти невероятным
было, чтобы безо всякого внешнего повода ко мне на квартиру
нагрянуло бы ЧКГБ, хоть я и бывший зэк: ведь миллионы их,
бывших зэков*. Однако это всё пока соблюдается пословица:
"Никто в лесу не знал бы дятла, если бы не свой носок".

[* А если бы нагрянули, то - смерть, ничто меньшее не
ждало меня при нашей безвестности и незащищённости, - как
сможет убедиться читатель, прочтя когда-нибудь ну хоть бы
исходный полный текст "Kpyгa" (96 глав).]

Безопасность приходилось усилить всем образом жизни, в
Рязани, куда я недавно переехал, не иметь вовсе никаких
знакомых, приятелей, не принимать дома гостей и не ходить в
гости - потому что нельзя же никому объяснить, что ни в
месяц, ни в год, ни на праздники, ни в отпуск у человека не
бывает свободного часа; нельзя дать вырваться из квартиры ни
атому скрытому, нельзя впустить на миг ничьего внимательною
взгляда, - жена строго выдерживала этот режим, и я это очень
ценил. На работе среди сослуживцев никогда не проявлять
широты интересов, но всегда выказывать свою чужесть
литературе (литературная "враждебная" деятельность ставилась
мне в вину уже по следственному делу - и по этому особому
вопросу, остыл я или не остыл, могли за мной агенты
наблюдать); наконец, на каждом жизненном шагу сталкиваясь с
чванством, грубостью, дуростью и корыстью начальства всех
ступеней и всех учреждений и иногда имея возможность меткой
жалобой, решительным возражением что-то очистить или чего-то
добиться - никогда себе этого не разрешать, не выделяться ни
на плечо в сторону бунта, борьбы, быть образцовым советским
гражданином, то есть всегда послушным любому помыканию,
всегда довольным любою глупостью.
Понурая свинка глубок корень роет.

Страницы: (394) : 123456789101112131415 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... В струях речных вод, в мерцании ночных светил, в
сиянии солнечных лучей мелькали перед ним образы, носились неугомонные
мысли. Грезы и душевную тревогу навевали на него и курение жертвенного
фимиама, и стихи Ригве-ды, и поучения древних брахманов.
И Сиддхартха познал муки неудовлетворенности. Он по чувствовал, что
любви родителей, любви Говинды, его друга, недостаточно, чтобы навсегда и
всецело осчастливить, успокоить и насытить его. Он догадывался, что его
достопочтенный отец и другие его учителя -- мудрые брахманы уже передали ему
большую и лучшую часть своей мудрости, что они уже передали все свое
богатство в его алчущий сосуд,-- но не наполнился сосуд, не удовлетворена
мысль, не успокоилась душа, не умиротворено сердце. Омовения вещь хорошая,--
но не водою же смыть грех, утолить жажду души, унять тревогу сердца?
Превосходны жертвоприношения и вознесения молитв к богам -- но разве этого
достаточно? Разве жертвоприношения дают счастье? А боги? Действительно ли
творцом мира был Праджапати, а не Атман -- Он, Единственный, Всеединый? Ведь
и боги существа сотворенные, как я и ты, подчиненные времени, преходящие...
И хорошо ли в таком случае, правильно ли, имеет ли смысл приносить им
жертвы? Кому же и приносить жертвы, Кому поклоняться, как не Ему,
Единственному, Атману? И где искать Атмана, Где Он пребывает, где бьется Его
извечное сердце? Где, как не в собственном Я, в его сокровенной глубине, в
том Не уничтожаемом, что каждый носит в себе? Но где же, где это Я, это
сокровенное, это начало начал? Оно не в плоти и не в крови, не в мысли и не
в сознании,-- учат мудрейшие. Где оно тогда? Существует ли иной путь, чтоб
проникнуть туда, к этому Я, ко мне, к Атману? И стоит ли его искать? увы,
никто не может указать этот путь, никто не знает его,-- ни отец, ни
наставники и мудрецы, ни священные жертвенные песнопения. Все-то они --
брахманы и их священные книги -- знают, всем-то и даже более чем всем они
интересовались- творением мира, происхождением речи, пищи, вдыхания и
выдыхания, соотношением чувств, деяниями богов...

Герман Гёссе (Hermann Hesse)   
«Сиддхартха»