Бодался теленок с дубом

Даже в темпах бытового поведения мы ощущали разность.
Теперь, после нашей великой победы, отчего было не посидеть
за большим редакционным столом, попить чайку с бубликами,
покалякать то о важном, то о пустяшном? "Все писатели так
делают, например Симонов, - шутливо внушал мне А. Т., -
прилично сядут, неторопливо покурят. Куда вы всё
торопитесь?" А я туда торопился, что на пятом десятке лет
ещё слишком много ненаписанного разрывало меня, и слишком
стойко стояли глиняные, однако и железобетонные, ноги
неправды.
Первую рецензию обо мне - большую симоновскую в
"Известиях", А. Т. положил передо мной с торжеством (она
только что вышла, я не видел), а мне с первых абзацев
показалось скучно казённо, я отложил её не читая и просил
продолжать редакторский разговор о "Кречетовке". А. Т. был
просто возмущён, то ли счёл за манерность. Он не видел,
какой длинный-длинный-грозный путь был впереди, и какие
тараканьи силёнки у всех этих непрошенных рецензий.
Тем более расходились наши представления о том, что надо
сейчас в литературе и каким должен быть "Новый мир". Сам А.
Т. считал его предельно смелым и прогрессивным - по большому
успеху журнала у отечественной интеллигенции, по вниманию
западной прессы.
Это было так, да. Но приверженцы "Нового мира" не могли
иметь первым масштабом иной, как сравнение с бездарной
вереницей прочих наших журналов - мутных, даже рвотных по
содержанию и дохлых по своей художественной
нетребовательности. (Если в тех журналах - я обхожу "Юность"
- и появлялось что-либо интересное "для заманки", то либо
спекуляция на именах умерших писателей, такими же шавками
затравленных, чем прослыла "Москва", либо статьями, далёкими
от литературы.) Прирождённое достоинство и благородство, не
изменявшие Твардовскому даже в моменты самых обидных его
ослеплений, помогали ему не допускать в журнал прямой
пошлости (вернее, она текла и сюда, особенно в мемуарах
чиновных людей вроде Конева, Емельянова, но всё же
сдержанным потоком), а сохранять обстоятельный тон
просвещённого журнала, как бы возвышенного над временем. В
первой половине журнальной книжки бывало и пустое, и
ничтожное, но во второй, в публицистике, критике и
библиографии, всегда была обстоятельность, содержание,
всегда много интересного.
Однако существовал и другой масштаб: каким этот журнал
д_о_л_ж_е_н б_ы_л б_ы стать, чтобы в нём литература наша
поднялась с колен. Для этого "Новый мир" должен был бы по
всем разделам печатать материалы следующих классов смелости,
чем он печатал. Для этого каждый номер его должен был
формироваться независимо от сегодняшнего настроения верхов,
от колебаний, страхов и слухов - не в пределах разрешённого
вчера, а каждым номером хоть где-то раздвигая пределы.

Страницы: (394) :  <<  ... 34353637383940414243444546474849 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Прячутся мошки от птичек в траву.
Ау!

Спит медведиха, и чудится ей:
Колет охотник острогой детей.
Ау!

Плачет она и трясет головой:
- Детушки-дети, идите домой.
Ау!

Звонкое эхо кричит в синеву:
- Эй ты, откликнись, кого я зову!
Ау!



---------------------------------------------


x x x



За рекой горят огни,
Погорают мох и пни.
Ой, купало, ой, купало,
Погорают мох и пни.

Плачет леший у сосны -
Жалко летошней весны.
Ой, купало, ой, купало,
Жалко летошней весны.

А у наших у ворот
Пляшет девок корогод.
Ой, купало, ой, купало,
Пляшет девок корогод.

Кому горе, кому грех,
А нам радость, а нам смех.
Ой, купало, ой, купало,
А нам радость, а нам смех.



---------------------------------------------


МОЛОТЬБА



Вышел зараня дед
На гумно молотить:
"Выходи-ка, сосед,
Старику подсобить".

Положили гурьбой
Золотые снопы.
На гумне вперебой
Зазвенели цепы.

И ворочает дед
Немолоченый край:
"Постучи-ка, сосед,
Выбивай каравай".

И под сильной рукой
Вылетает зерно.
Тут и солод с мукой,
И на свадьбу вино.

За тяжелой сохой
Эта доля дана...

Есенин Сергей Александрович   
«Стихотворения 1916-1925, не включенные С.А.Есениным в основное собрание»