Бодался теленок с дубом

Это было очень нелегко! Как будто не кончилась ссылка,
не кончился лагерь, как будто всё те же номера на мне,
нисколько не поднята голова, нисколько не разогнута спина и
каждый погон надо мною начальник. Всё негодование могло
укипеть только в очередную книгу, а этого тоже нельзя,
потому что закон поэзии - быть выше своего гнева и
воспринимать сущее с точки зрения вечности.
Но все эти дани я платил спокойно: мне работалось всё
равно хорошо, плотно, даже при скудности свободного времени,
даже без подлинной тишины. Мне странно было слушать, как
объясняли по радио обеспеченные, досужные, именитые
писатели: какие бывают способы сосредоточиться в начале
рабочего дня и как важно устранить все помехи, и как важно
окружиться настраивающими предметами. А я ещё в лагере
научился складывать и писать на ходу в конвоируемой колонне,
в степи морозной, в литейном цеху и в гудящем бараке. Как
солдат засыпает, едва присев на землю, как собаке в мороз
вместо печи служит своекожная шерсть, так и я был
естественно приспособлен писать всюду. И хотя теперь на воле
(закон сжатия и разжатия человеческой души!) я стал
попривередливее, мешало мне и радио, и разговоры, - но даже
под постоянный рёв грузовиков, наезжающих на рязанское окно,
я одолел неведомую мне манеру киносценария. Лишь бы выдался
свободный часик-два подряд! Обминул меня Бог творческими
кризисами, приступами отчаяния и бесплодия.
Очень устойчивое, и даже радостное, и даже торжествующее
настроение было у меня все эти годы подпольного писания
- пять лет лагеря до моей болезни и семь лет ссылки и воли,
"второй жизни" после удивительного выздоровления.
Существовавшая и трубившая литература, её десяток толстых
журналов, две литературных газеты, её бесчисленные сборники,
и отдельные романы, и собрания сочинений, и ежегодные
премии, и радиоинсценировки нуднейших сочинений раз и
навсегда были признаны мною ненастоящими, и я не терял
времени и не раздражался за ними следить: я заранее знал,
что в них не может быть ничего достойного. Не потому, чтобы
там не могло зародиться талантов - наверное, они были там,
но там же и гибли. Ибо не то у них было поле, по которому
они сеяли: знал я, что по полю тому ничего вырасти не может.
Едва только вступая в литературу, все они - и социальные
романисты, и патетические драматурги, и поэты общественные и
уж тем более публицисты и критики, все они соглашались обо
всяком предмете и деле не говорить г_л_а_в_н_о_й
п_р_а_в_д_ы, той, которая людям в очи лезет и без
литературы. Эта клятва воздержания от правды называлась
соцреализмом. И даже поэты любовные, и даже лирики, для
безопасности ушедшие в природу или в изящную романтику, все
они были обречённо-ущербны за свою несмелость коснуться
главной правды.

Страницы: (394) : 123456789101112131415 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Однажды, вскоре после того, как ей исполнилось семнадцать, Лиспет
отправилась в горы. Гуляла она не так, как английские дамы - мили полторы
пешком, а обратно в коляске. Во время своих "небольших" прогулок, делая
миль по двадцать - тридцать, она исходила вдоль и поперек все окрестности
Котгарха до самой Нарканды. На этот раз она вернулась, когда уже совсем
стемнело, спустившись в Котгарх по обрывистому склону с чем-то тяжелым на
руках. Жена пастора дремала в гостиной, когда, с трудом переводя дух, чуть
не падая под тяжестью ноши, туда вошла Лиспет. Положив свою ношу на диван,
она сказала просто:
- Это мой муж. Я нашла его на дороге в Баги. Он расшибся. Мы выходим
его, и, когда он поправится, пастор нас обвенчает.
До тех пор Лиспет ни разу не упоминала о своих матримониальных
намерениях, и жена пастора пришла в ужас. Однако прежде всего надо было
заняться человеком, лежащим на диване. Это был молодой англичанин, на
голове у него зияла рваная рана. Лиспет сказала, что нашла его у подножия
горы, вот она и принесла его в миссию. Он прерывисто дышал и был без
сознания.
Его уложили в постель, и пастор, имевший некоторые познания в
медицине, перевязал ему рану, а Лиспет поджидала за дверью на случай, если
понадобится ее помощь. Она объявила пастору, что за этого мужчину она
намерена выйти замуж, и пастор и его жена строго отчитали ее за неприличие
ее поведения. Лиспет спокойно их выслушала и повторила то же самое.
Христианству немало еще надо потрудиться, дабы уничтожить в жителях Востока
такие варварские инстинкты, как, например, любовь с первого взгляда. Лиспет
не понимала, почему, найдя человека, достойного поклонения, она должна
молчать об этом. И она вовсе не желала, чтобы ее отсылали прочь. Она
собиралась ухаживать за англичанином, пока он не поправится настолько, что
сможет на ней жениться...

Киплинг Редьярд (Kipling Rudyard)   
«Лиспет»