Бодался теленок с дубом

Я проводил их как потерянных: такой у века
темп, а им времени некуда девать.
На том не кончилось: ещё от того симпозиума пришлось мне
из дому убегать, на велосипеде, не оставив адреса. Как в
школу меня раньше директор вызывал, так требовало теперь
правление Союза, телеграммы и гонцы: ехать и всё! Но не
нашли.
(А Твардовский тот симпозиум использовал к делу: их
повезли потом на Пицунду, на хрущёвскую дачу, и сослужил
Лебедев ещё одну службу: подстроил чтение вслух "Тёркина на
том свете". Иностранцы ушами хлопали, Хрущёв смеялся, - ну,
значит, и разрешено, протащили*.)

[* Изворотливый Аджубей первый же и напечатал, но с
таким вступлением: как эту поэму красиво слушал Шолохов
(?!...). Тут и Аджубей весь, тут и нашим и вашим, тут и:
своего же 30 лет ничего нет, будешь слушать...]

После "Тёркина на том свете", пролежавшею (и
перележавшего) 9 лет в готовом виде, девять лет вязавшего
Твардовскому руки, - они теперь как бы освободились для
риска. И осенью 63 года я выбрал четыре главы из "Круга" и
предложил их "Н. Миру" для пробы, под видом "Отрывка".
Отказались. Потому что "отрывок"? Не только. Опять -
тюремная тема: (Она же - "исчерпана"? и кажется -
"перепахана"?)
Тем временем нужно было им печатать проспект - что
пойдёт в будущем году. Я предложил повесть "Раковый корпус",
уже пишу. Так названье не подошло! - во первых, символом
пахнет, но даже и без символа - "само по себе страшно, не
может пройти".
Со своей решительностью переименовывать всё, приносимое
в "Новый мир", Твардовский сразу определил: "Больные и
врачи". Печатаем в проспекте.
Манная каша, размазанная по тарелке! Больные и врачи! Я
отказался. Верно найденное название книги, даже рассказа -
никак не случайно, оно есть - часть души и сути, оно
сроднено, и сменить название - уже значит ранить вещь. Если
повесть Залыгина получает аморфное название "На Иртыше",
если "Живой" Можаева (как глубоко! как важно!)
выворачивается в "Из жизни Фёдора Кузькина" - то это
неисправимое повреждение. Но А. Т. никогда этого не
принимал, считал это мелочью, а редакционные льстецы и
медоточивые приятели даже укрепили его в том, что он
замечательно переименовывает, с первого прищура. Он давал
названия понезаметней, поневыразительней, рассчитывая, что
так протянет через цензуру легче - и верно, протягивал.
Не столковались, и "Раковый корпус" не попал в обещания
журнала на 64 год. Зато ввязался журнал добывать для меня
ленинскую премию. За год до того все ковры были расстелены,
сейчас это уже было сложно. (Ещё через два года всем станет
ясно, что это - грубая политическая ошибка, оскорбление
ленинского имени и самого института премий.

Страницы: (394) :  <<  ... 45464748495051525354555657585960 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Околь бурыги, посыпаясь белой пылью, валялся черно-рыжий пестун.
По спине пробежала радостью волнующая дрожь, коленки опустились и задели за валежник.
Медведь, косолапо повернувшись на левую лопатку, глухо рыкнул и, взрыв копну снега, пустился бежать.
"Упустил", - мелькнуло в одурманенной голове, и, кидая бивший в щеки чапыжник, он помчался ему наперескок.
Клубоватой дерюгой на снегу застыли серые следы. Медведь, как бы догадавшись, повернул в левую сторону.
На левой стороне по еланке вспорхнули куропатки, он тряхнул головой и шарахнулся назад, но грянул выстрел, и Филипп, споткнувшись, упал на кочку.
"Упустил-таки", - заколола его проснувшаяся мысль.
С окровавленной головой медведь упал ничком и опять быстро поднялся.
Грянули один за другим еще два выстрела, и тяжелая туша, выпятив язык, задрыгала ногами.
Из кустов, в коротком шубейном пиджаке, с откинутой на затылок папахой, вынырнул высокого роста незнакомец.
Филипп поднял скочившую шапку и робко отодвинул кусты.
Незнакомец удивленно окинул его глазами и застыл в ожидающем молчанье.
Филипп откинул бараний ворот.
- Откулева?
- С Чухлинки.
- Далеконько забрел.
- Да.
Над носом медведя сверкнул нож, и Филипп, склонившись на ружье, с жалостью моргал суженными глазами.
- Я ведь гнал-то.
- Ты?
- Я...
Тяжелый вздох сдул с ворота налет паутинок. Под захряслыми валенками зажевал снег.
- Коли гнал, поделимся.
Филипп молчал и с грустной улыбкой нахлобучивал шапку.
- Скидывай кожух-то?
- Я хотел тебе сказать - не замай.
- А что?
- Тут недалече моя сторожка. Я волков только тудылича бил.
Незнакомец весело закачал головою.
- Так ты, значит, беги за салазками.
- Сейчас сбегаю.
Филипп запахнул кожух и, взяв наперевес ружье, обернулся на коченелого пестуна.
- А как тебя зовут-то?
- Карев, - тихо ответил, запихивая за пояс нож.

Филипп вошел в хату, и в лицо ему пахнуло теплом. Он снял голицы и скинул ружье.
Под иконами ворочался Ваньчок и, охая, опускал под стол голову.
- Блюешь?..
- Брр...

Есенин Сергей Александрович   
«ЯР»