Бодался теленок с дубом

)
А. Т. очень к сердцу принял эту борьбу, каждый лисий
поворот Аджубея, выступавшего то так, то эдак. Правда,
первый тур А. Т. не был на ногах, победа свершилась без
него. Зато во втором он настойчиво взялся, рассчитывал
внутрикомитетские тонкости (за кого подавать голос, чтоб
иметь больше сторонников для себя.) В секции литературы
голоса разделились совсем не случайно, а даже пророчески: за
"Ивана Денисовича" голосовали все националы и Твардовский,
против - все остальные русские. Большинство оказалось
против. Но по статуту учитывались ещё и результаты
голосования в секции драматургии и кино, а там большинство
оказалось "за". Итак, в список для тайного голосования "Иван
Денисович" прошел против голосов "русских" писателей! Успех
этот очень обеспокоил врагов, и на пленарном заседании
первый секретарь ЦК комсомола Павлов выступил с клеветой
против меня - первой и самой ещё безобидной из ряда клевет:
он заявил, что я сидел в лагере не по политическому делу, а
по уголовному. Твардовский, хотя и крикнул "неправда", был
ошеломлен: а вдруг правда? Это показательно: уже более двух
лет мы в редакции целовались при встречах и расставаниях, но
настолько оставалась непереходима дистанция или разность
постов между нами, что не было у него толчка расспросить, а
у меня повода рассказать - как же сталась моя посадка. (Да
вообще, ни одного эпизода тюремно-лагерной жизни, из тех,
что я направо и налево рассказывал первым встречным, ни даже
из фронтовой - не пришлось мне ему никогда рассказать. А он
мне, хотя я наводил, не рассказал о ссылке семьи, что очень
меня интересовало, а только - эпизоды литературно-чиновной,
придворной жизни: как пятерым поэтам и пятерым композиторам
Хрущёв поручил сочинять новый гимн; о случаях в барвихском
санатории; о ходах редакторов "Правды", "Известий",
"Октября" и ответных ходах самого А. Т. - обычно вяловатых,
но всегда исполненных достоинства.) Теперь он за одни сутки,
по моему совету, получил из Военной Коллегии Верховного Суда
копию судебного заключения о моей реабилитации. (В век
нагрянувшей свободы документы эти должны были естественно
публиковаться сводными томами, - но они даже от самих
реабилитированных были секретны, и путь к ним я узнал
случайно, через встречу с Военной Коллегией.) Это заключение
на следующий день Твардовский сумел эффектно огласить на
заседании ленинского комитета перед тайным голосованием.
Прозвучало, что я - противник "культа личности" и лживой
нашей литературы ещё с годов войны. Секретарю ЦК ВЛКСМ
пришлось встать и извиниться. Однако, уже запущена была
машина. Утренняя "Правда" за два часа до голосования
объявила: по высокой требовательности, которую до тех пор,
оказывается, проявляли к ленинским премиям, повесть об одном
лагерном дне, конечно, её недостойна.

Страницы: (394) :  <<  ... 46474849505152535455565758596061 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Всего знать вы еще не должны.
Старик Моор. Все, все! Сын, ты избавишь меня от немощной старости. . -
Франц (читает). "Лейпциг, первого мая. Не будь я связан нерушимым
словом сообщать тебе, любезный друг, все, что узнаю о похождениях твоего
братца, мое скромное перо не стало бы так терзать тебя. Мне известно по
множеству твоих писем, что подобные вести пронзают твое братское сердце. Я
уже вижу, как ты льешь горючие слезы из-за этого гнусного, беспутного..."

Старик Моор закрывает лицо руками.

Видите, батюшка, а ведь я читаю еще самое невинное... "...льешь горючие
слезы..." Ах, они текли, они лились солеными ручьями по моим щекам! "Я уже
вижу, как твой старый, почтенный отец, смертельно бледный..." Боже! Вы и
впрямь побледнели, хотя не знаете еще и малой доли!..
Старик Моор. Дальше! Дальше!
Франц. "...смертельно бледный, падает в кресло, кляня день, когда он
впервые услышал лепет: "Отец". Всего разузнать мне не удалось, а потому
сообщаю лишь то немногое, что мне стало известно. Твой брат, как видно,
дошел до предела в своих бесчинствах; мне, во всяком случае, не придумать
ничего, что уже не было бы совершено им, но, быть может, его ум окажется
изобретательнее моего. Вчера ночью, сделав долгу на сорок тысяч дукатов..."
Недурные карманные денежки, отец! "...а до того обесчестив дочь богатого
банкира и смертельно ранив на дуэли ее вздыхателя, достойного молодого
дворянина, Карл с семью другими товарищами, которых он вовлек в распутную
жизнь, принял знаменательное решение - бежать от рук правосудия". Отец! Ради
бога, отец! Что с вами?
Старик Моор. Довольно, перестань, сын мой!
Франц. Я пощажу вас. "Ему вдогонку послана беглая грамота...
Оскорбленные вопиют об отомщении...

Шиллер Иоганн Кристоф Фридрих (Johann Christoph Friedrich Schiller)   
«Разбойники»