Бодался теленок с дубом

А весной 64-го, вопреки своей
тактике осторожности, просто толчком, я дал в несколько рук
свои "Крохотки" на условии, что их можно не прятать, а
"давать хорошим людям".
Эти "Крохотки", напротив, имели большой успех. Они очень
скоро распространились в сотнях экземпляров, попали в
провинцию. Неожиданнее всего было для меня то, что
откровенная защита веры (давно ли в России такая позорная,
что ни одна писательская репутация её бы не выдержала?) была
душевно принята интеллигенцией. Самиздат прекрасно поработал
над распространением "Крохоток" и прорисовал недурной выход
для писателя, которого власти решили запретить.
Распространение "Крохоток" было такое бурное, что уже через
полгода - осенью 64-го, они были напечатаны в "Гранях", о
чём "Новый мир" и я узнали из письма одной русской
эмигрантки.
Твардовскому это нелегальное движение даже самых моих
мелких (и уже отвергнутых им!) вещей было болезненно
неприятно: тут и ревность была, что-то моё идёт помимо его
редакторского одобрения; и опасения, что это может
"испортить" роману и вообще моей легальной литературе (а в
чём ещё можно было испортить?..). И вот как он менялся или
какие были грани в нём самом: давно ли он превзошёл себя в
усилиях выдвинуть безнадёжный мой роман, а вот уже брезгливо
спрашивал по поводу одной насильно прочтённой моей крохотки
(его принудили в пахринской компании, он почти с отвращением
читал, - ещё и распространялось не через него!):
- Творец - и с большой буквы? Что это?..
А уж известие, что "Крохотки" напечатаны за границей,
было для него громовым ударом. Со страхом прочли они в своём
цензурном справочнике, какой это ужасный антисоветский
журнал - "Грани". (Там же не было написано, какие в нём
бывают статьи о Достоевском, о Лосском...) Впрочем, полгода
понадобилось "Крохоткам", чтобы достичь Европы, - для того
же, чтоб о случившемся доложили вверх по медлительным нашим
инстанциям, и инстанции бы прочухались, - ещё 8 месяцев...
А пока что произошла "малая октябрьская" - сбросили
Никиту. Это были тревожные дни. Т_а_к_о_й формы "просто
переворота" я не ожидал, но к возможной смерти Хрущёва
приуготовлялся. Выдвинутый одним этим человеком - не на нём
ли одном я и держался? С его падением не должен ли был бы
загреметь и я? Естественные опасения для вечно гнаного
лагерника - ведь я и вообразить себе не мог всей истинной
силы своей позиции. Беззвучный и бездеятельный до снятия
Хрущева, я намеревался теперь стать ещё беззвучней и ещё
бездеятельней. Первым моим рывком была срочная поездка к
Твардовскому, на новую дачу. Я был настроен тревожно, он -
бодро. Решение пленума ЦК было для него обязательным не
только административно, но и морально. Раз пленум ЦК почёл
за благо снять Хрущева - значит действительно терпеть его
эксперименты дальше было нельзя.

Страницы: (394) :  <<  ... 59606162636465666768697071727374 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
     Это не был брак по любви. Маркиз женился по настоянию друзей и, так как ему было все равно, предоставил им выбор невесты; однако ни он, ни она ни разу об этом не пожалели. В течение всех четырнадцати лет их совместной жизни он был неизменно учтив с женой, поскольку не мыслил иного отношения к женщине, и оставался ей неизменно верен, поскольку его влекли только духовные радости. Но хотя Франсуаза родила ему пятерых детей, хотя она была ему не только женой, но и матерью, ограждавшей его от денежных забот, домашних хлопот и волнений, он совсем не знал ее и даже не подозревал, что не знает, - она была для него просто Франсуазой. Теперь же она казалась ему непостижимо величественной и даже страшной, и не потому, что ее уже не было в живых, а потому, что она умерла, окруженная ореолом самоотверженного материнства.
     Если бы Франсуаза узнала, что ее смерть пробудит в маркизе это новое чувство робости перед ней, она бы беспредельно удивилась. Ее отчаянная одинокая борьба за жизнь троих детей, заболевших тифом, представилась бы ей (если бы она вообще хоть на минуту задумалась над этим) вполне естественной, - ведь она была матерью. Но Франсуаза, женщина бесхитростная да к тому же не имевшая ни минуты свободного времени, не обременяла себя отвлеченными размышлениями о разнице между долгом матери и долгом отца и не раздумывая рисковала жизнью, оберегая в то же время от болезни своего мужа. Жизнь выдающегося ученого была слишком драгоценна, чтобы подвергать ее опасности. Он же ни во что не вмешивался - не из трусости, а просто потому, что он вообще никогда ни во что не вмешивался. Маркиз полностью доверял Франсуазе, и ему так же не могло прийти в голову усомниться в ее житейской мудрости, как ей оспаривать его суждение о каком-нибудь папирусе. И вот теперь, вырвав у смерти одного ребенка, она последовала в могилу за двумя другими, беспокоясь на смертном ложе только о том, сумеют ли слуги без нее содержать детей в чистоте и хорошо варить кофе.
     Старший из мальчиков, Анри, шел рядом с отцом и горько плакал...

Войнич Этель Лилиан (Ethel Lilian Voynich)   
«Прерванная дружба»