Бодался теленок с дубом

Потому что и
обо мне бы кто-нибудь рассказал в секции прозы годиком
раньше - ведь не поверили ж бы?)
Варлам Шаламов раскрыл листочки по самой ранней весне:
уже XX-му съезду он поверил, и пустил свои стихи первыми
ранними самиздатскими тропами уже тогда. Я прочёл их летом
1956-го года и задрожал: вот он, брат! из тайных братьев, о
которых я знал, не сомневался. Была ниточка и мне ему тут же
открыться, но оказался я недоверчивее его, да и много ещё
было у меня не написано тогда, да и здоровье и возраст
позволяли терпеть - и я смолчал, продолжал писать.
Ошибся я и в третьем своём убеждении: гораздо раньше,
ещё при нашей жизни начался наш первый выход из бездны
тёмных вод. Мне пришлось дожить до этого счастья - высунуть
голову и первые камешки швырнуть в тупую лбину Голиафа. Лоб
оставался цел, отскакивали камешки, но, упав на землю,
зацветали разрыв-травой, и встречали их ликованием или
ненавистью, никто не проходил просто так.
А дальше, наоборот, замедлилось - потянулось как
протяжная холодная весна. Стала петлями, петлями
закидываться история, чтобы каждого петлёю обхватить и
задушить побольше шей. И так всё пошло неохотливо (да так и
надо было ждать), что сейчас и выбора у нас не осталось, и
придумать ничего не придумаешь, как в этот лоб непроимчивый
швырнуть последние камешки из последних силёнок.
Да, да, конечно, кто же не знает: не проткнуть лозою
железобетонных башенных стен. Да вот догадка: может, они на
рогоже нарисованы?

* * *

Двенадцать лет я спокойно писал и писал. Лишь на
тринадцатом дрогнул. Это было лето 1960 года. От написанных
многих вещей - и при полной их безвыходности, и при полной
беззаветности, я стал ощущать переполнение, потерял лёгкость
замысла и движения. В литературном подполье мне стало не
хватать воздуха.
Сильное преимущество подпольного писателя в свободе его
пера: он не держит в воображении ни цензоров, ни редакторов,
ничто не стоит против него, кроме материала, ничто не реет
над ним, кроме истины. Но есть в его положении и постоянный
ущерб: нехватка читателей, и особенно литературно
изощрённых, требовательных. Ведь своих немногих читателей
(у меня их было около десятка, главным образом бывших зеков,
да и то никому из них не удалось дать прочесть все вещи
- ведь живём в разных городах, ни у кого нет ни лишних дней,
ни лишних средств для поездок, ни лишних комнат для
гощения), своих читателей писатель-подпольщик выбирает
совсем по другим признакам: политической надежности и умению
молчать. Эти два качества редко соседствуют с тонким
художественным вкусом. Итак, жёсткой художественной критики
со знанием современных литературных норм писатель-подпольщик
не получает.

Страницы: (394) : 123456789101112131415 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Но это так все - для Колькиной,
что ли характеристики. Было ему 25, водились у него деньжата, иг-
рал он на гитаре и пел. Жалобные такие, блатные - преблатные, пе-
реживательные песни, курил что-то пахучее. Возьмет папироску,
надкусит кончик, сдвинет тонкую бумажку с гильзы вперед, табак
вытрясет, смешает с чем-то, пальцами помнет и обратно в папирос-
ку, потом надвинет обратно на гильзу и затягивается глубоко, как
дышит, для чего держит ее губами неплотно, а рукой мелко трясет,
чтобы подольше в легкие с воздухом, потом подержит, сколько воз-
можно, и только тогда выдохнет это что-то, пахнущее терпко и
вкусно.
И Тамаре давал затянуться, он ей и вина давал понемногу, он и
соблазнил ее как-то случайно и просто - целовал, целовал, влез
под кофточку, расстегнул пуговки - одну, другую, а там уже она
неожиданно вдруг сказала:
- Пусти! Я сама. И сама действительно разделась.
Было это после девятого класса, после каникул летних даже. Та-
мара ездила пионервожатой в лагерь, как и всегда - в тарусу. Мес-
то это знаменитое, старинное, с речкой, лесами, да погодами теп-
лыми, да вечерами душистыми, теплыми, когда любопытные отряды,
где были уже и взрослые балбесы, которые тоже по ночам шастать
хотят по девочкиным палаткам, и некоторые и шастают даже, да бог
с ними - дело молодое, - собираются, значит, вожатые на эдакие
вечеринки. Вечеринки тайные и тихие, чтобы начальник и воспитате-
ли повода не имели сказать что-нибудь или, еще хуже, отправить
домой, а в школу написать про моральный облик.
Они - начальник и воспитатели - знают, конечно, про вечеринки
эти, посиделки, и сами бы не прочь, но на них бремя власти и им -
негоже.
А вожатые сидят где-нибудь в лесу, поют всякие нежности и неп-
риличности и их же - нежности и неприличности - совершают. Разб-
редаются по парам по шалашам, где влюбленным рай, хотя они и не
влюбленные вовсе, а так - от того, что кровь играет, да ночь теп-
лая и звездная...

Высоцкий Владимир Семенович   
«Роман о девочках»