Бодался теленок с дубом

Демонстративно приветствовали московские писатели опального
маршала! Струйка общественной атмосферы... Но к добру ли она
льётся? Несостоявшийся наш де Голль сидел в гражданском
чёрном костюме и мило улыбался. Мило-мило, а холоп, как все
маршалы и все генералы. До чего же пала наша национальность:
даже в военачальниках - ни единой личности.]

После торжества прошёл в вестибюле ЦДЛ слушок, что я -
тут. И с десяток московских писателей и потом сотрудники ЦДЛ
подходили ко мне знакомиться - так, как если б я был не
угрожаемый автор арестованного романа, а обласканный и
всесильный лауреат. И кругом - перешёптывания, сторонние
взгляды. Что это было? - обычное ли тяготение к славе, хоть
и опальной? Или - уже ободряющий знак времени?
Был на юбилее и Твардовский. Щурясь от вспышек
фотомолний, он рано скрылся из нелюбимого президиума за
сцену, может быть и в ресторан, в выходном же вестибюле
опять выплыл. В нём взыграла ревность, что не он привёл меня
первый раз в ЦДЛ (и вообще я с ним об этом приходе не
посоветовался!), он тотчас утащил меня в сторону и от моих
друзей и от этих представлений, тут подтянулись его
оруженосцы Дементьев и Кондратович. Куда делась
позавчерашняя кислость А. Т.! - он высказал: "А ведь борода
перестаёт быть хемингуэевской, уже тянет на Добролюбова!" Те
двое, конечно, с готовностью подтвердили. За два дня
изменилась им и борода! А вот почему: обещан был мне на
завтра прием у Демичева.
- Победа! Победа! - ликовал освежённый Твардовский. Уже
ощущал он это благоуханное миро, которое вот-вот истечёт с
верха сперва на меня, - но значит и на него, но значит и на
журнал. - Что б там ни было сказано, вернут-не вернут, но
раз принимает - уже победа! Звоните мне завтра обязательно,
я буду весь день у телефона.
Бедный А. Т. - он ничуть от меня не отшатнулся, он
душевно продолжал быть за меня, - только и я же должен был
опомниться, не дерзить Руководству, но вернуть милость.
Однако, на другой день, в огорчение Твардовскому,
отказано мне было в приёме у Демичева. То есть, не отказано
напрямик, принял меня "помощник" Демичева, точнее референт
по вопросам культуры И. Т. Фролов, но это не могло считаться
"приёмом". Референт был 36-ти лет*. Ещё неотупелое лицо, и
вмеру умён, и очень умело и старательно не в среднюю линию
между своим нутряным, конечно, демократизмом да ещё крайней
предупредительностью к уважаемому писателю, - и постоянным
почтительным сознанием своей приближённости к высокому
политику.

[* Он оказался другом юности Карякина, вместе
философский факультет кончали, но тот искал путей
бунтарских, а этот - прислуживающих.

Страницы: (394) :  <<  ... 79808182838485868788899091929394 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
The forest ceased quickly, and the earth under the trees became trenchy
furrows and yet undivided lots of rye ploughland. Ordinary villages lived
behind the rye, and above them was air from the frightening space, -- Pyotr
Yevseyevich considered air a good thing also, since from it breathing was
delivered to the entire area of the State. Windless days bothered him
however; the peasants have nothing to grind with, and the infected air stays
over the city, whereby the sanitary condition is worsened. But Pyotr
Yevseyevich bore his anxiety not as a suffering but as a concerned necessity
which occupies the entire soul by its meaning and thereby makes the burden
of one's own life imperceptible. At the moment, Pyotr Yevseyevich was a
little worried for a locomotive that was hauling up some rough freights with
sharp, stifled wisps of steam which reached at Pyotr Yevseyevich's tense
feelings. Pyotr Yevseyevich stopped and with a helpful compassion imagined
the ordeal of a machine pushing the stagnation of sedimentary weight forward
and uphill.
"If only nothing bursts in the couplings," Pyotr Yevseyevich whispered,
grinding his teeth between the itching gums. "And if only there is enough
fire, it has to burn the water! Let it be patient, it's not far until the
end now..."
The locomotive slithered up slope with screeching rims but did not give
in to the cars that stuck to the rails. Suddenly the locomotive started
giving out frequent and worried honking, asking for the way through.
Apparently the semaphore was closed and the engine-driver was afraid that he
would not be able to start the train up the slope after a stop.
"Oh my God, and what is going on!" Pyotr Yevseyevich exclaimed and,
smitten with sorrow, energetically set out to the station in order to
examine the accident.
The locomotive gave three whistles, meaning stop, while Pyotr
Yevseyevich found a total calmness reign at the station. He sat down in the
third class waiting hall and began to torment himself: "Where is the State?"
he thought...

Андрей Платонов   
«Inhabitant of the State»