Бодался теленок с дубом

Он
прав, что жажда повторного успеха у публики портит
писательское перо. Но больше портит перо многолетняя
невозможность иметь читателей - строгих, и враждебных, и
восхищённых, невозможность никак повлиять пером на
окружающую жизнь, на растущую молодёжь. Такая немота даёт
чистоту, но и - безответственность. Суждение Толстого
опрометчиво.
Современная печатная литература, до той поры только
смешившая меня, тут уже стала раздражать. Появились как-раз
мемуары Эренбурга и Паустовского - и я послал в редакции
резкую критику, конечно никем не принятую, потому что моего
имени никто не знал. По форме статья моя получилась как бы
против мемуарной литературы вообще, а на самом деле это было
раздражение, что писатели, видевшие большую мрачную эпоху,
всё стараются юзом проскользнуть, не сказать нам ничего
главного, а пустячки какие-нибудь, смягчающей мазью глаза
нам залепливают, чтоб мы дольше не видели истины - а чего уж
так они боятся, писатели с положением, неугрожаемые?
В ту осень, мыкаясь в своей норе и слабея, стал я
изобретать: не могу ли я всё-таки что-нибудь такое написать,
чего пусть нельзя будет печатать - но хоть показывать людям
можно! хоть не надо прятать! Так я задумал писать "Свет,
который в тебе" - пьесу на современном, но безнациональном
материале: о всяком благополучном обществе нашего
десятилетия, будь оно западное или восточное.
Эта пьеса - самое неудачное изо всего, что я написал,
далась мне и труднее всею. Верней: первый раз я узнал, как
трудно и долго может не получаться вещь, хоть переписывай её
4-5 раз; и можно целые сцены выбрасывать и заменять другими,
и всё это - сочинённость. Много я на неё потратил труда,
думал кончил - а нет, не получилась. А ведь я взял в основу
подлинную историю одной московской семьи, и нигде душой не
покривил, все мысли писал только искренние и даже
излюбленные, с первого акта отказавшись угождать цензуре
- почему ж не удалось? Неужели только потому, что я
отказался от российской конкретности (не для маскировки
вовсе, и не только для "открытости" вещи, но и для большей
общности изложения: ведь о сытом Западе это ещё верней, чем
о нас), - а без русской почвы должен был я и русский язык
потерять? Но другие же свободно пишут в этой безликой
безъязыкой манере - и получается, почему ж у меня?.. Значит,
и абстрактная форма так же не всякому дана, как и
конкретная. Нельзя в абстракции сделать полтора шага, а всё
остальное писать конкретно. (Впрочем, главная неудача
произошла очевидно от неосязаемости женского образа.)
Другую попытку я сделал в 61-м году, но совсем
неосознанно.

Страницы: (394) :  <<  ... 234567891011121314151617 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Нехлеба от всего этого приходил в отчаянье, но особенно его угнетало то, что весь его род такой невезучий. Однажды дедушка его отправился бродить по свету...
     -- Оставьте меня в покое, Швейк, с вашими россказнями!
     -- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, все, что я сейчас говорю,-- сущая правда. Отправился, значит, его дед бродить по белу свету...
     -- Швейк,-- разозлился поручик,-- еще раз приказываю вам прекратить болтовню. Я ничего не хочу от вас слышать. Как только приедем в Будейовицы, я найду на вас управу. Посажу под арест. Вы знаете это?
     -- Никак нет, господин поручик, не знаю,-- мягко ответствовал Швейк.-- Вы об этом даже не заикались.
     Поручик невольно заскрежетал зубами, вздохнул, вынул из кармана шинели "Богемию" и принялся читать сообщения о колоссальных победах германской подводной лодки "Е" и ее действиях на Средиземном море. Когда он дошел до сообщения о новом германском изобретении -- разрушении городов при помощи специальных бомб, которые сбрасываются с аэропланов и взрываются три раза подряд, его чтение прервал Швейк, заговоривший с лысым господином:
     -- Простите, сударь, не изволите ли вы быть господином Пуркрабеком, агентом из банка "Славия"?
     Не получив ответа, Швейк обратился к поручику:
     -- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, я однажды читал в газетах, что у нормального человека должно быть в среднем от шестидесяти до семидесяти тысяч волос и что у брюнетов обыкновенно волосы бывают более редкими, есть много тому примеров... А один фельдшер,-- продолжал он неумолимо,-- говорил в кафе "Шпирков", что волосы выпадают из-за сильного душевного потрясения в первые шесть недель после рождения...

Ярослав Гашек (Jaroslav Hasek)   
«Похождения бравого солдата Швейка. Часть 2»