Бодался теленок с дубом

при членах
редакции, но получилось именно так, и потом их ещё
прибавилось на шум. Да и совсем не упрекать Твардовского я
хотел (за отклонение стольких уже вещей; за отказ сохранить
уцелевший экземпляр романа; за отказ напечатать мою защиту
против клеветы) - я только хотел показать, что на каком-то
пределе кончаются же мои обязательства. Однако А. Т. уже был
напряжён отражать все мои доводы сподряд, он стал тут же
запальчиво меня прерывать, я - его, и разговор наш принял
характер хаотический и взаимнообидный. Ему была обидна моя
неблагодарность, мне - туповатая эта опека, не обоснованная
превосходством мировоззрения.
Всю осень настрекал он меня упреками, и сейчас не только
не отступился от них, но снова и снова нажигал:
- как я мог, не посоветовавшись с ним, отнести хранить
свои вещи к "говённому антропософу" (А. Т. не видал его, не
знал о нём ничего, но за одни лишь убеждения считал
"говённым". Ближе ли это к Пушкину? или к Кочетову?..);
- как я смел рядом со "святым" Иваном Денисовичем и т.
д. (мне всякое упоминание об этом провале 11 сентября, о
том, что, где и как я там держал на свою беду, был мой нарыв
постоянный, горло сжимающий нарыв, - а он бередил наутык);
- и как мог я не послушаться и взять роман из редакции;
- и как я мог подсунуть "Крохотки" "Семье и школе";
- и опять же, крайне важно: как я мог писать жалобы
четырём секретарям ЦК, а не одному Петру Нилычу??
(раздавался железный скрежет истории, а он всё видел
иерархию письменных столов!);
- и опять-таки: зачем бороду отрастил? не для того
ли...? Но в нудном повторном этом ряду звучали и новые
упрёки, как стон:
- я вас открыл!!
- небось, когда роман отняли, - ко мне первому приехал!
я его успокоил, приютил и сoгpел! (то есть поздно ночью не
выгнал меня на улицу).
И слушала это всё редакция!
И наконец, по свежим следам:
- как я мог идти "ручку целовать" Алексееву, которого
потрошат в очередном "Н. Мире"?
Я мог бы больно ему отвечать. Но при всей обидности
разговора я нисколько на него не сердился: понимал, что
здесь никакая не личная ссора, не личное расхождение, а
просто - куц оказался тот общий наш путь, где мы могли идти
как литературные союзники, ещё не оцарапавшись и не
оттолкнувшись острыми рёбрами идеологий. Расхождение наше
было расхождением литературы русской и литературы советской,
а вовсе не личное.
И я лишь по делу возражал:
- Когда ж с вами советоваться? - приедешь в Москву на
день-два, а вас постоянно нет.
И в этом кровном трагическом разговоре А. Т. воскликнул
с достоинством:
- Я две недели был на берегах Сены!
Не сказал просто: в Париже.
Но если б только в этом фальшь! Главная фальшь была в
том, что он обо мне на берегах Сены говорил, а теперь от
меня скрывал.

Страницы: (394) :  <<  ... 87888990919293949596979899100101102 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

.....

Бёрнс Роберт (Burns Robert)   
«Зима жизни»