В круге первом (т.1)

ЕщЈ и
отличных солдат поставляет это пространство. (Тех дивизий Сталин тоже
никогда своими глазами не видел, но судя по взятым городам -- которых он
тоже не видел -- они несомненно существовали.)
Сталин был так одинок, что уже некем было ему себя проверить, не с кем
соотнестись.
Впрочем, половина Вселенной заключалась в его собственной груди и была
стройна, ясна. Лишь вторая половина -- та самая объективная реальность,
корчилась в мировом тумане.
Но отсюда, из укреплЈнного, охраняемого, очищенного ночного кабинета,
Сталин совсем не боялся той второй половины -- он чувствовал в себе власть
корЈжить еЈ, как хотел. Только когда приходилось своими ногами вступать в ту
объективную реальность, например, по- {171} ехать на большой банкет в
Колонный зал, своими ногами пересечь пугающее пространство от автомобиля до
двери, и потом своими ногами подниматься по лестнице, пересекать ещЈ слишком
обширное фойе и видеть по сторонам восхищЈнных, почтительных, но всЈ же
слишком многочисленных гостей -- тогда Сталин чувствовал себя худо, и не
знал даже, как лучше использовать руки свои, давно не годные к настоящей
обороне. Он складывал их на животе и улыбался. Гости думали, что Всесильный
улыбается в милость к ним, а он улыбался от растерянности...
Пространство им самим было названо коренным условием существования
материи. Но овладев его сухой шестой частью, он стал опасаться его. Тем и
хорош был его ночной кабинет, что здесь не было пространства.
Сталин задвинул металлическую шторку и поплЈлся опять к столу.
Проглотил таблетку, снова сел.
Никогда в жизни ему не везло, но надо трудиться. Потомки оценят.
Как это случилось, что в языкознании -- аракчеевский режим? Никто не
смеет слова сказать против Марра. Странные люди! Робкие люди! Учишь их,
учишь демократии, разжуЈшь им, в рот положишь -- не берут!
ВсЈ -- самому, и тут -- самому...
И он в увлечении записал несколько фраз:
"Надстройка для того и создана базисом, чтобы..."
"Язык для того и создан, чтобы..."
В усердии выписывания слов он низко склонил над листом
коричневато-серое лицо с большим носом-бороздилом.
Лафарг этот, тоже мне в теоретики! -- "внезапная языковая революция
между 1789 и 1794 годами". (Или с тестем согласовал?..)
Какая там революция! Был французский язык -- и остался французский.
Кончать надо все эти разговорчики о революциях!
"Вообще нужно сказать к сведению товарищей, увлекающихся взрывами, что
закон перехода от старого качества к новому качеству путЈм взрыва неприменим
не только к истории развития языка, -- он редко применим и к другим
общественным явлениям." {172}
Сталин отклонился, перечитал. Это хорошо получилось. Надо, чтобы это
место агитаторы особенно хорошо разъясняли: что с какого-то момента всякие
революции прекращаются и развитие идЈт только эволюционным путЈм.

Страницы: (281) :  <<  ... 107108109110111112113114115116117118119120121122 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...

Бимиии! Когда я слышу
Это имя, бьется сердце,
Воскресают к новой жизни
Грезы юности далекой.

Но глаза их так печальны,
На челе венок увядший,
И над ними в нежной скорби
Мертвый плачет соловей.

Я ж, забыв свои недуги,
Так соскакиваю с ложа,
Что дурацкий балахон мой
Расползается по швам.

И тогда смеюсь я горько:
Ах, ведь зто попугаи
Прохрипели так потешно,
Так печально: "Бимини!"

"Помоги, святая муза,
Фея мудрая Парнаса,
Сделай чудо, покажи мне
Мощь поэзии священной!

Докажи, что ты колдунья,
Зачаруй мне эту песню,
Чтоб она волшебным судном
Поплыла на Бимини!"

И едва я так промолвил,
Вмиг исполнилось желанье,
И смотрю, корабль волшебный
Гордо Сходит с верфей мысли.

Кто со мной на Бимини?
Господа и дамы, просим!
Понесут волна и ветер
Мой корабль на Бимини.

Если мучает подагра
Благородных кавалеров,
Если милых дам волнует
Неуместная морщинка --

Все со мной на Бимини!
Этот курс гидропатичен,
Он магическое средство
От зазорного недуга.

И не бойтесь, пассажиры,
Мой корабль вполне надежен:
Из хореев тверже дуба
Мощный киль его сработай,

Держит руль воображенье,
Паруса вздувает бодрость,
Юкги - резвые остроты,
На борту ль рассудок? Вряд ли!

Реи судна -- из метафор,
Мачты судна - из гипербол,
Флаг романтикой раскрашен,--
Он, как знамя Барбароссы,

Черио-красно-золотой.
Я такое знамя видел
Во дворце горы Кифгайзер
И во франкфуртском соборе.

В море сказочного мира,
В синем море вечной сказки,
Мой корабль, мечте послушный,
Пролагает путь волшебный.

Перед ним в лазури зыбкой,
В водометах искр алмазных
Кувыркаются и плещут
Болыыемордые дельфины,

А на них амуры едут,
Водяные почтальоны, --
Раздувая тыквой щеки,
Трубят в раковины громко;

И причудливое эхо
Громовым фанфарам вторит,
А из темно-синей глуби
Смех доносится и хохот...

Гейне (Хейне) Генрих (Heine Heinrich)   
«Бимини»