В круге первом (т.1)

Может быть этих ночей, проводимых дома,
осталось меньше, чем пальцев. Но как пЈс убегает умирать в одиночестве, так
Яконов должен был уйти куда-то, не в семью.
Подобрав полы кожаного пальто, он вышел из "Победы" и сказал шофЈру:
-- Ты, братец, езжай-ка спи, я сам дойду.
Братцем он иногда называл шофЈра. Но звукнула в его голосе такая
скорбь, будто он прощался.
Москва-река была до набережных покрыта шевелящимся одеялом тумана.
Не застЈгивая пальто, в полковничьей папахе чуть набекрень, Яконов,
оскользаясь, пошЈл по набережной.
ШофЈр хотел окликнуть его, поехать с ним рядом, но потом подумал, что
-- небось, в таких чинах не топятся, развернулся и уехал.
А Яконов пошЈл долгим пролЈтом набережной без пересечений, с каким-то
бесконечным деревянным заборцем слева, рекою справа. ШЈл он по асфальту,
посередине, немигающе уставясь в далЈкие фонарные огни.
И пройдя сколько-то, ощутил, что вот эта похоронная ходьба в полном
одиночестве доставляет ему простое и давно не испытанное удовольствие.
Когда их вызвали к министру второй раз -- случилось непоправимое. Было
ощущение, что рухнули все привычные прикрывающие потолки. Абакумов метался-
красным зверем. Он наступал на них, разгонял их по кабинету, матюгался,
плевал -- едва что мимо них, и, не соразмерив тычка кулаком к лицу Яконова,
с очевидным желанием причинить боль, зацепил его мягкий белый нос, и у
Яконова пошла кровь. {176}
Селивановского он разжаловал в лейтенанты и послал на заполярную
подкомандировку; Осколупова вернул рядовым надзирателем в Бутырскую тюрьму,
где тот начал карьеру в 1925 году; а Яконова за обман и за повторное
вредительство арестовал и послал в таком же синем комбинезоне в ту же
СемЈрку, к Бобынину, своими руками налаживать клиппированную речь.
Потом отдышался и дал им последнего сроку -- до ленинской годовщины.
Большой безвкусный кабинет плыл и качался в глазах Яконова. Платком он
пытался осушить нос. Он стоял беззащитно перед Абакумовым, а сам думал о
тех, с кем проводил один только час в сутки, но единственно для кого
извивался, боролся и тиранил остальные часы бодрствования: о двух девочках
восьми и девяти лет и о жене Варюше, тем более дорогой, что он не рано
женился на ней. Он женился тридцати шести лет, едва выйдя оттуда, куда опять
его теперь толкал железный кулак министра.
Потом Селивановский повЈл Осколупова и Яконова к себе и угрозил, что
обоих их загонит за решЈтку, но не даст себя низвести до заполярного
лейтенанта.
Потом Осколупов повЈл Яконова к себе и начистую открыл, что теперь-то
он навсегда связал тюремное прошлое Яконова и его вредительское настоящее.
... Яконов подошЈл к высокому бетонному мосту, уводившему направо за
Москва-реку. Но он не стал обходить, подниматься на его въезд, а прошЈл под
ним, тоннелем, где расхаживал милиционер.

Страницы: (281) :  <<  ... 110111112113114115116117118119120121122123124125 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

..... Воспоминания Керн... И
какую-нибудь популярную брошюру о вреде алкоголя.
- Знаете, я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить...
читать.
- С вами невозможно разговаривать...
Шофер поглядел в нашу сторону. Экскурсанты расселись.
Аврора доела мороженое, вытерла пальцы.
- Летом, - сказала она, - в заповеднике довольно хорошо платят.
Митрофанов зарабатывает около двухсот рублей.
- И это на двести рублей больше, чем он стоит.
- А вы еще и злой!
- Будешь злым, - говорю. Шофер просигналил дважды.
- Едем, - сказала Аврора.
В львовском автобусе было тесно. Коленкоровые сиденья накалились.
Желтью занавески усиливали ощущение духоты.
Я перелистывал "Дневники" Алексея Вульфа. О Пушкине говорилось
дружелюбно, иногда снисходительно. Вот она, пагубная для зрения близость.
Всем ясно, что у гениев должны быть знакомые. Но кто поверит, что его
знакомый - гений?!
Я задремал. Невнятно доносились какие-то лишние сведения о матери
Рылеева...
Разбудили меня уже во Пскове. Вновь оштукатуренные стены кремля
наводили тоску. Над центральной аркой дизайнеры укрепили безобразную,
прибалтийского вида, кованую эмблему. Кремль напоминал громадных размеров
макет.
В одном из флигелей находилось местное бюро путешествий. Аврора
заверила какие-то бумаги и нас повезли в "Геру" - самый фешенебельныйместный
ресторан.
Я колебался - добавлять или не добавлять? Добавишь - завтра будет
совсем плохо. Есть не хотелось... Я вышел на бульвар. Тяжело и низко шумели
липы. Я давно убедился: стоит задуматься, и тотчас вспоминаешь что-нибудь
грустное. Например, последний разговор с женой...
- Даже твоя любовь к словам, безумная, нездоровая, патологическая
любовь, - фальшива. Это - лишь попытка оправдания жизни, которую ты ведешь.
А ведешь ты образ жизни знаменитого литератора, не имея для этого самых
минимальных предпосылок... С твоими пороками нужно быть как минимум
Хемингуэем...
- Ты действительно считаешь его хорошим писателем? Может быть, и Джек
Лондон хороший писатель?
- Боже мой! При чем тут Джек Лондон?! У меня единственные сапоги в
ломбарде...

Довлатов Сергей Донатович   
«Заповедник»