В круге первом (т.1)

{210}
Хотя Наделашин был твердо уверен, что всЈ это померещилось часовому,
что заключЈнные надЈжно заперты новыми железными дверьми в старинных прочных
стенах в четыре кирпича, но сам факт написания начкаром рапорта требовал и
от него энергичных действий и соответствующего рапорта. Поэтому он поднял по
тревоге отдыхающую смену и с фонарями "летучая мышь" поводил их по большому
двору, окутанному туманом. После этого сам пошЈл опять по всем камерам и,
остерегаясь зажечь белый свет (чтобы не было лишних жалоб), а при синем
свете видя недостаточно, -- крепко ушиб колено об угол чьей-то кровати,
прежде чем, освещая головы спящих арестантов электрическим фонариком,
досчитался, что их -- двести восемьдесят одна.
Тогда он пошЈл в канцелярию и написал почерком круглым и ясным,
отражающим прозрачность его души, рапорт о происшедшем на имя начальника
спецтюрьмы подполковника Климентьева.
И было уже утро, пора была проверять кухню, снимать пробу и делать
подъЈм.
Так прошла ночь младшего лейтенанта Наделашина, и он имел основание
сказать Нержину, что не даром ест свой хлеб.
Лет Наделашину уже было много за тридцать, хотя выглядел он моложе
благодаря свежести безусого безбородого лица.
Дед Наделашина и отец его были портные -- не роскошные, но
мастеровитые, обслуживали средний люд, не брезговали и заказами
перелицевать, перешить со старшего на малого или подчинить, кому надо
побыстрей. К тому ж предназначали и мальчика. Ему с детства эта
обходительная мягкая работа понравилась, и он готовился к ней,
присматриваясь и помогая. Но был конец НЭПа. Отцу принесли годовой налог --
он его заплатил. Через два дня принесли ещЈ годовой -- отец заплатил и его.
С совершенным бесстыдством через два дня принесли ещЈ один годовой -- уже
утроенный. Отец порвал патент, снял вывеску и поступил в артель. Сына же
вскоре мобилизовали в армию, откуда попал он в войска МВД, а позже переведен
был в надзиратели.
Служил он бледно. За четырнадцать лет его службы {211} другие
надзиратели в три или в четыре волны обгоняли и обгоняли его, иные стали уже
теперь капитанами, ему же лишь месяц назад со скрипом присвоили первую
звЈздочку.
Наделашин понимал гораздо больше, чем говорил вслух. Он понимал так,
что эти заключЈнные, не имеющие прав людей, на самом деле часто бывали
высшие, чем он сам. И ещЈ, по свойству каждого человека представлять других
подобными себе, Наделашин не мог вообразить арестантов теми кровавыми
злодеями, которыми их поголовно раскрашивали во время политзанятий.
С ещЈ большей отчЈтливостью, чем он помнил определение работы из курса
физики, пройденного в вечерней школе, он помнил каждый изгиб пяти тюремных
коридоров Большой Лубянки и внутренность каждой из еЈ ста десяти камер.

Страницы: (281) :  <<  ... 134135136137138139140141142143144145146147148149 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Молодая девушка, побужденная
к такому страшному поступку известным душевным движением, которое пересилило
его ужас, была, несомненно, кротким и прекрасным существом, созданным для
того, чтобы быть любимым и обожаемым, и, таким образом, она была
насильственно отброшена от своей мягкой натуры неотвратимою силой
обстоятельств и убеждения. Преступление было быстро обнаружено, и, несмотря
на самые настойчивые просьбы, с которыми обращались к Папе наиболее
высокопоставленные лица в Риме, виновные были казнены. Старик Ченчи в
продолжение своей жизни неоднократно покупал у Папы, за сумму в сто тысяч
крон, прощение своим преступлениям, для которых нет слов, - так они
чудовищны; поэтому смертная казнь для его жертв вряд ли может быть объяснена
любовью к правосудию. Среди других побудительных мотивов к строгости Папа,
вероятно, чувствовал, что, кто бы ни убил графа Ченчи, во всяком случае
убийца лишал его казну верного и богатого источника доходов. Папское
правительство предприняло крайние меры предосторожности против опубликования
фактов, являющихся таким трагическим доказательством собственного его
беззакония и слабости; так что пользование манускриптом, до последнего
времени, было связано с известными затруднениями. Сообщить читателю такие
события, представив ему все чувства тех, кто был в них некогда действующими
лицами, изобразить их надежды и опасения, их уверенность в успехе и
предчувствие темного исхода, их разнородные интересы, страсти и мнения,
связанные взаимодействием и соперничеством, но в своей разнородности как бы
вступившие в один тайный заговор и ведущие к одному страшному концу,
изобразить все это - значит бросить полосы света в самые сокровенные области
человеческого сердца и сделать явным то, что есть тайного в его темных
пещерах...

Бальмонт Константин Дмитриевич   
«Переводы Шелли. Ченчи»