В круге первом (т.1)

Выключите свой, вас же просят.
(ПриЈмник Валентина как раз играл слоу-фокс, и де- {30} вушке очень
нравилось...)
-- Серафима Витальевна! Это чудовищно! -- Валентин наткнулся на пустой
стул, подхватил его на переклон и жестикулировал, как с трибуны: --
Нормальному здоровому человеку как может не нравиться энергичный бодрящий
джаз? А вас тут портят всяким старьЈм! Да неужели вы никогда не танцевали
Голубое Танго? Неужели никогда не видели обозрений Аркадия Райкина? Да вы и
в Европе не были! Откуда ж вам научиться жить?.. Я очень-очень советую: вам
нужно кого-то полюбить! -- ораторствовал он через спинку стула, не замечая
горькой складки у губ девушки. -- Кого-нибудь, са депан! Сверкание ночных
огней! Шелест нарядов!
-- Да у него опять сдвиг фаз! -тревожно сказал Рубин. -- Тут нужно
власть употребить!
И сам за спиной Валентули выключил джаз. Валентуля ужаленно повернулся:
-- Лев Григорьич! Кто вам дал право..?
Он нахмурился и хотел смотреть угрожающе.
ОсвобождЈнная бегущая мелодия семнадцатой сонаты полилась в чистоте,
соревнуясь теперь только с грубоватой песней из дальнего угла.
Фигура Рубина была расслаблена, лицо его было -- уступчивые карие глаза
и борода с крошками печенья.
-- Инженер Прянчиков! Вы всЈ ещЈ вспоминаете Атлантическую хартию? А
завещание вы написали? Кому вы отказали ваши ночные тапочки?
Лицо Прянчикова посерьЈзнело. Он посмотрел светло в глаза Рубину и тихо
спросил:
-- Слушайте, что за чЈрт? Неужели и в тюрьме нет человеку свободы? Где
ж она тогда есть?
Его позвал кто-то из монтажников, и он ушЈл, подавленный.
Рубин бесшумно опустился в своЈ кресло, спиной к спине Глеба, и
приготовился слушать, но успокоительно-ныряющая мелодия оборвалась
неожиданно, как речь, прерванная на полуслове, -- и это был скромный
непарадный конец семнадцатой сонаты.
Рубин выругался матерно, внятно для одного лишь Глеба.
-- Дай по буквам, не слышу, -- отозвался тот, остава- {31} ясь к Рубину
спиной.
-- Всегда мне не везЈт, говорю, -- хрипло ответил Рубин, так же не
поворачиваясь. -- Вот -- сонату пропустил...
-- Потому что неорганизован, сколько раз тебе долбить! -- проворчал
приятель. -- А соната оч-чень хороша. Ты заметил конец? Ни грохота, ни
шЈпота. Оборвалась -- и всЈ. Как в жизни... А где ты был?
-- С немцами. Рождество встречал, -- усмехнулся Рубин.
Так они и разговаривали, не видя друг друга, почти откинув затылки друг
к другу на плечи.
-- Молодчик. -- Глеб подумал. -- Мне нравится твоЈ отношение к ним. Ты
часами учишь Макса русскому языку. А ведь имел бы основание их и ненавидеть.
-- Ненавидеть? Нет. Но прежняя любовь моя к ним, конечно, омрачена.
Даже этот беспартийный мягкий Макс -- разве и он не делит как-то
ответственности с палачами? Ведь он -- не помешал?
-- Ну, как мы сейчас с тобой не мешаем ни Абакумову, ни
Шишкину-Мышкину.

Страницы: (281) :  <<  ... 891011121314151617181920212223 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...

Все эти предпосылки были высказаны мною для того, чтобы сделать следующий вывод: если в наши времена диктатура и может возникнуть, то это будет диктатура информационная, а не политическая. На протяжении вот уже более пятидесяти лет все только и говорят о том, что в современном мире - за исключением лишь нескольких развивающихся стран - для осуществления государственного переворота нет необходимости прибегать к танкам, достаточно захватить радиотелевизионные станции. Последний, кто об этом еще не знает, это Буш (Bush) - он производит впечатление главы развивающейся страны, который по ошибке сумел стать президентом высокоразвитого государства. Таким образом, теорема об информационной диктатуре была доказана.

А потому, ошибочно утверждать, что говорить о "режиме" Берлускони нельзя: якобы слово "режим" вызывает в памяти режим фашистский, а сегодняшняя ситуация в стране отличается от той, в которой мы жили на протяжении двадцати лет правления Муссолини (Mussolini). Режим - это форма правления, которая не обязательно должна быть фашистской. При фашизме детей (и взрослых) заставляли надевать военную форму, при фашизме отсутствовала свобода прессы, а диссиденты отправлялись в концлагеря. Информационный режим Берлускони не настолько груб и старомоден. Он прекрасно осознает, что консенсус достигается путем контроля наиболее популярных средств массовой информации. В остальном же - ничего не стоит позволить газетам быть несогласными (до тех пор, пока их нельзя будет купить). Зачем стоит устраивать гонения на такого известного журналиста, как Биаджи (Biagi)? Для того чтобы он превратился в героя? Достаточно просто не выпускать его на телевидение.

Отличие между режимом "фашистским" и режимом информационным заключается в том, что при фашистском режиме люди знали: ни радио, ни газеты не передавали ничего, кроме правительственных постановлений, а слушать лондонское радио было нельзя, потому как за это можно было попасть в тюрьму. И именно поэтому при фашизме люди не доверяли газетам и радио, тайком слушали лондонское радио и верили лишь тем новостям, которые доходили до них шепотом, из уст в уста, в виде сплетен...

Эко, Умберто (Eco, Umberto)   
«Глаза Дуче (El Pais, Испания)»