В круге первом (т.1)

И за это невообразимое, не имеющее себе равных злодейство, только
по милости гуманного трибунала, Потапов был наказан всего лишь десятью
годами заключения и пятью годами последующего лишения прав, что на
арестантском языке называлось "десять и {224} пять по рогам ".
Никому, кто знал Потапова в юности, а тем более ему самому, не могло бы
пригрезиться, что, когда ему стукнет сорок лет, его посадят в тюрьму за
политику. Друзья Потапова справедливо называли его роботом. Жизнь Потапова
была -- только работа; даже трЈхдневные праздники томили его, а отпуск он
взял за всю жизнь один раз -- когда женился. В остальные годы не находилось,
кем его заменить, и он охотно от отпуска отказывался. Становилось ли худо с
хлебом, с овощами или с сахаром -- он мало замечал эти внешние события: он
сверлил в поясе ещЈ одну дырочку, затягивался потуже и продолжал бодро
заниматься единственным, что было интересного в мире -- высоковольтными
передачами. Он, кроме шуток, очень смутно представлял себе других, остальных
людей, которые занимались не высоковольтными передачами. Тех же, кто вообще
руками ничего не создавал, а только кричал на собраниях или писал в газетах,
Потапов и за людей не считал. Он заведовал всеми электроизмерительными
работами на Днепрострое, и на Днепрострое женился, и жизнь жены, как и свою
жизнь, отдал в ненасытный костЈр пятилеток.
В сорок первом году они уже строили другую станцию. У Потапова была
броня от армии. Но узнав, что ДнепроГЭС, творение их молодости, взорван, он
сказал жене:
-- Катя! А ведь надо идти.
И она ответила:
-- Да, Андрюша, иди!
И Потапов пошЈл -- в очках минус три диоптрии, с перекрученным поясом,
в складчато-сморщенной гимнастЈрке и с кобурой пустой, хотя носил один кубик
в петлице -- на втором году хорошо подготовленной войны ещЈ не хватало
оружия для офицеров. Под Касторной, в дыму от горящей ржи и в июльском зное,
он попал в плен. Из плена бежал, но, не добравшись до своих, второй раз
попал. И убежал во второй раз, но в чистом поле на него опустился парашютный
десант -- и так попал он в третий раз.
Он прошЈл каннибальские лагеря Новоград-Волынска и Ченстохова, где ели
кору с деревьев, траву и умер- {225} ших товарищей. Из такого лагеря немцы
вдруг взяли его и привезли в Берлин, и там человек ( "вежливый, но
сволочь"), прекрасно говоривший по-русски, спросил, можно ли верить, что он
тот самый днепростроевский инженер Потапов. Может ли он в доказательство
начертить, ну скажем, схему включения тамошнего генератора?
Схема эта когда-то была распубликована, и Потапов, не колеблясь,
начертил еЈ. Об этом он сам же потом и рассказал, мог и не рассказывать, на
следствии.
Это и называлось в его деле -- выдачей тайны ДнепроГЭСа.

Страницы: (281) :  <<  ... 144145146147148149150151152153154155156157158159 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...

Где теперь, как нас мудрец наставил,
Мертвый шар в пространстве раскален,
Там в тиши величественной правил
Колесницей светлой Аполлон.
Здесь, на высях, жили ореады,
Этот лес был сенью для дриад,
Там из урны молодой наяды
Бил сребристый водопад.

Этот лавр был нимфою молящей,
В той скале дочь Тантала молчит,
Филомела плачет в темной чаще,
Стон Сиринги в тростнике звучит;
Этот ключ унес слезу Деметры
К Персефоне, у подземных рек;
Зов Киприды мчали эти ветры
Вслед отшедшему навек.

В те года сынов Девкалиона
Из богов не презирал никто;
К дщерям Пирры с высей Геликона
Пастухом спускался сын Лето.
И богов, и смертных, и героев
Нежной связью Эрос обвивал,
Он богов, и смертных, и героев
К аматунтской жертве звал.

Не печаль учила вас молиться,
Хмурый подвиг был не нужен вам;
Все сердца могли блаженно биться,
И блаженный был сродни богам.
Было все лишь красотою свято,
Не стыдился радостей никто
Там, где пела нежная Эрато,
Там, где правила Пейто.

Как дворцы, смеялись ваши храмы;
На истмийских пышных торжествах
В вашу честь курились фимиамы,
Колесницы подымали прах.
Стройной пляской, легкой и живою,
Оплеталось пламя алтарей;
Вы венчали свежею листвою
Благовонный лен кудрей.

Тирсоносцев радостные клики
И пантер великолепный мех
Возвещали шествие владыки:
Пьяный Фавн опережает всех;
Перед Вакхом буйствуют менады,
Прославляя плясками вино;
Смуглый чашник льет волну отрады
Всем, в чьем кубке сухо дно.

Охранял предсмертное страданье
Не костяк ужасный. С губ снимал
Поцелуй последнее дыханье,
Тихий гений факел опускал.
Даже в глуби Орка неизбежной
Строгий суд внук женщины творил,
И фракиец жалобою нежной
Слух эриний покорил.

В Елисейских рощах ожидала
Сонмы теней радость прежних дней;
Там любовь любимого встречала,
И возничий обретал коней;
Лин, как встарь, былую песнь заводит,
Алкестиду к сердцу жмет Адмет,
Вновь Орест товарища находит,
Лук и стрелы - Филоктет.

Выспренней награды ждал воитель
На пройденном доблестно пути,
Славных дел торжественный свершитель
В круг блаженных смело мог войти...

Шиллер Иоганн Кристоф Фридрих (Johann Christoph Friedrich Schiller)   
«Боги Греции»