В круге первом (т.1)

Поправив очки, он отозвался:
-- Когда я сидел на Лубянке с герцогом Эстергази вдвоЈм в камере,
вынося, вы ж понимаете, парашу по чЈтным числам, а он по нечЈтным, и обучал
его русскому языку по "Тюремным правилам" на стене, -- я подарил ему в день
рождения три пуговицы из хлеба -- у него было всЈ начисто обрезано, -- и он
клялся, что даже ни от кого из Габсбургов не получал подарка более
своевременного.
Голос Потапова по "Классификации голосов" был определЈн как "глухой с
потрескиванием".
ВсЈ так же свесясь вниз головой, Нержин приязненно {227} смотрел на
грубовато высеченное лицо Потапова. В очках он казался не старше своих
сорока пяти лет и имел ещЈ вид даже напористый. Но когда он очки снимал --
обнажались глубокие тЈмные глазные впадины, чуть ли не как у мертвеца.
-- Но мне неловко, Андреич. Ведь я вам ничего подобного подарить не
смогу, у меня рук таких нет... Как вы могли запомнить мой день рождения?
-- Ку-ку, -- ответил Потапов. -- А какие ж ещЈ знаменательные даты
остались в нашей жизни?
Они вздохнули.
-- Чаю хотите? -- предложил Потапов. -- У меня особая заварка.
-- Нет, Андреич, не до чаю, еду на свидание.
-- Здорово! -- обрадовался Потапов. -- Со старушкой?
-- Ага.
-- Да не генерируйте вы, Валентуля, над самым ухом!
-- А какое право имеет один человек издеваться над другим?..
-- Что в газете, Андреич? -- спросил Нержин.
Потапов, щурясь с хохлацкой хитрецой, посмотрел вверх на свесившегося
Нержина:

Британской музы небылицы
Тревожат сон отроковицы.

Эти наг-ле-цы утверждают, что...
Тому уже шЈл четвЈртый год, как Нержин и Потапов встретились в гудящей,
тревожной, избыточно переполненной, даже в июльские дни полутЈмной бутырской
камере второго послевоенного лета. Там скрещались тогда пЈстрые жизни и
непохожие пути. Очередной тогдашний поток был -- из Европы. Проходили камеру
новички, ещЈ уберегшие крошки европейской свободы. Проходили камеру ядрЈные
русские пленники, едва успевшие сменить германский плен на отечественную
тюрьму. Проходили камеру битые калЈные лагерники, пересылаемые из пещер
ГУЛага на оазисы шарашек. Войдя в камеру, Нержин вполз чЈрным лазом под нары
по-пластунски (так они были низки), и там, на грязном асфальтовом полу, ещЈ
не разглядясь в темноте, весело спросил: {228}
-- Кто последний, друзья?
И глухой надтреснутый голос ответил ему:
-- Ку-ку! За мной будете.
Потом день ото дня, по мере того, как из камеры выхватывали на этап,
они передвигались под нарами "от параши к окну", и на третьей неделе перешли
назад "от окна к параше", но уже на нары. И позже по деревянным нарам
двигались снова к окну. Так спаялась их дружба, несмотря на различие
возрастов, биографий и вкусов.

Страницы: (281) :  <<  ... 146147148149150151152153154155156157158159160161 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Ты, видно, очень удивлена,
Гунхильд.
Фру Боркман (неподвижно стоит между канапе и столом, упершись кончиками
пальцев в скатерть). Ты не ошиблась? Управляющий живет ведь в соседнем
флигеле, как тебе известно.
Элла Рентхейм. Сегодня мне надо поговорить не с управляющим.
Фру Боркман. Так тебе нужно что-нибудь от меня?
Элла Рентхейм. Да. Мне надо поговорить с тобой.
Фру Боркман (выходя на середину комнаты). Ну, так присядь.
Элла Рентхейм. Благодарю. Мне нетрудно и постоять.
Фру Боркман. Как хочешь. Но хоть расстегни пальто.
Элла Рентхейм (расстегивая пальто). Правда, здесь ужасно жарко...
Фру Боркман. Я вечно зябну.
Элла Рентхейм (стоит с полминуты молча, опираясь руками о спинку кресла
и глядя на сестру). Да, Гунхильд... вот уже скоро восемь лет, как мы не
видались.
Фру Боркман (холодно). Во всяком случае, не разговаривали.
Элла Рентхейм. Вернее, не разговаривали, да. Видеть-то ты меня, верно,
видела иногда... в мои ежегодные наезды к управляющему.

Фру Боркман. Раз или два, кажется
Элла Рентхейм. И я несколько раз видела тебя, мельком. В этом окне.
Фру Боркман. Значит, за занавесками. У тебя хорошие глаза. (Жестко и
резко.) А разговаривали мы в последний раз здесь, в комнате у меня...
Элла Рентхейм (как бы избегая продолжения разговора). Да, да, помню,
Гунхильд!
Фру Боркман. За неделю до... до того, как его выпустили.
Элла Рентхейм (делая несколько шагов в глубь комнаты). Ах, не касайся
этого!
Фру Боркман (твердо, но глухо). За неделю до того, как... директор
банка вышел опять на волю.
Элла Рентхейм (делает шаг вперед). Да, да, да! Мне-то не забыть этого
часа! Но слишком тяжело вспоминать об этом... Стоит остановиться мыслью хоть
на минуту... О-о!
Фру Боркман (глухо). А мысли все-таки ничего другого и знать не хотят!
(С. внезапным порывом, всплеснув руками.) Нет, не понимаю! Никогда в жизни
не пойму! Как могло все это, весь этот ужас обрушиться на одну семью! И
подумать - на нашу семью! На такую аристократическую семью, как наша!
Подумать, что все это должно было обрушиться именно на нее!
Элла Рентхейм...

Ибсен Генрик Юхан (Ibsen Henrik Johan)   
«Йун Габриэль Боркман»