В круге первом (т.1)

На табуретке около его кровати лежали кучкою в раскрытом и закрытом
виде книги из библиотеки спецтюрьмы. Одна была публицистическая -- сборник
статей маститых писателей. Хоробров поколебался, но всЈ-таки открыл статью
того Толстого, который, будь посовестливей, не посмел бы этой фамилией и
подписываться. Статья была от июня сорок первого года, а в ней: "немецкие
солдаты, гонимые террором и безумием, напоролись на границе на стену железа
и огня". Хоробров шЈпотом выматерился, захлопнул и отложил. В какую б книгу
он ни заглядывал, всегда ему попадало по больному месту, потому что всЈ
вокруг было больное место. На хорошо оборудованных подмосковных дачах эти
властители умов слушали только радио и видели только свои цветники.
Полуграмотный колхозник знал о жизни больше них.
Остальные книги в кучке были художественные, но читать их было
Хороброву так же мерзко. Одна -- боевик "Далеко от Москвы", которой
зачитывались теперь на воле. Но сколько-то прочтя вчера и сейчас
попытавшись, Хоробров почувствовал, что его мутит. Эта книга была -- пирог
без начинки, вытекшее яйцо, чучело убитой птицы: в ней говорилось о
строительстве руками зэков, о лагерях -- но нигде не названы были лагеря, и
не сказано, что это -- зэки, что им дают пайку и сажают в карцер, а
подменили их комсомольцами, хорошо одетыми, хорошо обутыми и очень
воодушевлЈнными. И тут же чувствовалось опытному читателю, что сам автор
знает, видел, трогал правду, может быть даже -- был в лагере оперуполно-
{236} моченным, но со стеклянными глазами брешет.
Те же три слова того же ругательства, хотя в другом порядке, легли
привычно, и Хоробров откинул боевик.
ЕщЈ книга была -- "Избранное" известного Галахова. Несколько отличая
имя Галахова и чего-то всЈ-таки ожидая от него, Хоробров уже читал этот том,
но прервал с ощущением, что над ним так же издеваются, как когда составляли
добровольный список на выходной. Даже Галахов, неплохо умевший писать о
любви, давно сполз на эту принятую манеру писать как бы не для людей, а для
дурачков, которые жизни не видели и по слабоумию рады любой побрякушке. ВсЈ,
что действительно рвало сердца человеческие, отсутствовало в книгах. Если б
не началась война -- писателям только оставалось перейти на акафисты. Война
открыла им доступ к общепонятным чувствам. Но и тут выдували они какие-то
небылые конфликты -- вроде того, что комсомолец в тылу у врага десятками
пускает под откосы эшелоны с боеприпасами, но не состоит на учЈте ни в какой
первичной организации и день и ночь терзается, подлинный ли он комсомолец,
если не платит членских взносов.
ЕщЈ раз переставил Хоробров то же ругательство -- и опять легло.
И ещЈ была книга на табуретке -- "Американские рассказы", прогрессивных
писателей.

Страницы: (281) :  <<  ... 152153154155156157158159160161162163164165166167 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Но играть он не способен. Попробуйте
превратить театр из места поучений в место развлечений, и театр сделается
для него не то чтобы настоящим балаганом, но источником возбуждений для
спортсмена и сластолюбца.
Однако среди современной столичной публики этот сытый английский
недоросль занимает незначительное место. В длинных очередях, в которые
каждый вечер выстраиваются около модных театров жаждущие зрители, мужчины
вкраплены, как коринка в яблочном пироге. Большинство составляют женщины. Но
и те и другие принадлежат к наименее здоровому из наших общественных классов
- к тому классу, который получает от восемнадцати до тридцати шиллингов в
неделю за сидячую работу и живет или в унылых меблированных комнатах, или же
вместе со своими невыносимо прозаическими семьями. Эти люди ничего не
понимают в театре: им не свойственны ни нетерпение философа постичь
реальность (хотя реальность - это единственное, от чего он хотел бы уйти),
ни жажда энергичного действия или удовлетворения, характерная для
спортсмена, ни опытная, лишенная иллюзии чувственность упитанного богача,
будь он джентльменом или трактирщиком. Они много читают и отлично
ориентируются в мире популярных романов - этом рае для дураков. Они обожают
красавца мужчину и красавицу женщину; им нравится видеть их обоих модно
одетыми, в изысканной праздности, на фоне элегантных гостиных и увядающих
садов, влюбленными, но влюбленными сентиментально и романтично: всегда
ведущий себя как полагается леди и джентльменам. Все это безнадежно
скучно зрителям партера, где места покупаются (если вообще покупаются)
людьми, у которых есть собственные костюмы и гостиные и которые знают, что
это всего-навсего маскарад, где нет никакой романтики и очень мало того, что
интересовало бы большинство участников маскарада, - разве только тайная игра
естественной распущенности.
Нельзя как следует изучить зрителей партера, если не принять в расчет,
что среди них отсутствует богатый английский купец-евангелист со своим
семейством и присутствует богатый еврейский коммерсант со своей семьей...

Шоу, Джордж Бернард (Shaw, George Bernard)   
«Три пьесы для пуритан»