В круге первом (т.1)

Кто мог бы сказать ему верно: искать ли обрез на эту
шайку или пробиваться в комсомольские главари? Он был искренне набожен и
захваченно тщеславен. Он был жертвенен, но и сребролюбив. Где то сердце
молодое, которому не хочется земных благ? Он разделял убеждение безбожника
Демокрита: "Счастлив тот, кто имеет состояние и ум." Ум у него всегда был,
-- не было состояния.
И восемнадцати лет отроду (а был это последний год НЭПа!) Сологдин
положил себе как первую несомненную задачу: приобрести миллион, именно,
обязательно и точно -- миллион, во что бы то ни стало -- миллион. Дело даже
не в богатстве, не в свободных средствах: нажить миллион -- это экзамен на
делового человека, это докажет, что ты не пустой фантазЈр, а дальше можно
ставить себе следующие деловые задачи.
Он предполагал найти этот путь к миллиону через какое-нибудь
ослепительное изобретение, но не отказался бы и от другого остроумного пути,
пусть не инженерного, зато короче. Однако, нельзя было выискать более
враждебной обстановки для задачи о миллионе, чем сталинская пятилетка. Из
конструкторской доски выколачивал Сологдин только хлебную карточку да жалкую
зарплату. И если бы завтра он предложил государству изумительный вездеход
или выгодную реконструкцию всей промышленности, -- это не принесло б ему ни
миллиона, ни славы, а пожалуй даже -- недоверие и травлю.
Но дальше всЈ решилось тем, что Сологдин по размеру стал больше
стандартной ячейки невода, и захвачен был в одну из ловель, получил первый
срок, а в лагере ещЈ и второй.
Уже двенадцать лет он не выходил из лагеря. Он должен был забросить и
забыть задачу о миллионе. Но вот каким странным петлистым путЈм снова был
выведен к {246} той же башне и дрожащими руками уже подбирал из связки ключ
к еЈ стальной двери!
Кому? Кому?? -- неужели ему этот Декарт в девичьей шапочке говорит
такие лестные слова?!..
Челнов свернул листок тезисов вчетверо, потом ввосьмеро:
-- Как видите, работы ещЈ тут немало. Но эта конструкция будет
оптимальная из пока предложенных. Она даст вам свободу, снятие судимости. А
если начальство не перехватит -- так и кусок сталинской премии.
Челнов улыбнулся. Улыбка у него была острая и тонкая, как вся форма
лица.
Улыбка его относилась к самому себе. Ему самому, сделавшему на разных
шарашках в разное время много больше, чем собирался Сологдин, не угрожала ни
премия, ни снятие судимости, ни свобода. Да и судимости у него не было
вовсе: когда-то он выразился о Мудром Отце как о мерзкой гадине -- и вот
восемнадцатый год сидел без приговора, без надежды.
Сологдин открыл сверкающие голубые глаза, молодо выпрямился, сказал
несколько театрально:
-- Владимир Эрастович! Вы дали мне опору и уверенность! Я не нахожу
слов отблагодарить вас за внимание.

Страницы: (281) :  <<  ... 159160161162163164165166167168169170171172173174 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... О
Независимом Театре слышал, знал, что это один из выдающихся театров, но
никогда в нем не был.
Письмо меня чрезвычайно заинтересовало, тем более что никаких писем я
вообще тогда не получал. Я, надо сказать, маленький сотрудник газеты
"Пароходство". Жил я в то время в плохой, но отдельной комнате в седьмом
этаже в районе Красных ворот у Хомутовского тупика.
Итак, я шел, вдыхая освеженный воздух и размышляя о том, что гроза
ударит опять, а также о том, каким образом Ксаверий Ильчин узнал о моем
существовании, как он разыскал меня и какое дело может у него быть ко мне.
Но сколько я ни раздумывал, последнего понять не мог и наконец остановился
на мысли, что Ильчин хочет поменяться со мной комнатой.
Конечно, надо было Ильчину написать, чтобы он пришел ко мне, раз что
у него дело ко мне, но надо сказать, что я стыдился своей комнаты,
обстановки и окружающих людей. Я вообще человек странный и людей немного
боюсь. Вообразите, входит Ильчин и видит диван, а обшивка распорота и торчит
пружина, на лампочке над столом абажур сделан из газеты, и кошка ходит, а из
кухни доносится ругань Аннушки.
Я вошел в резные чугунные ворота, увидел лавчонку, где седой человек
торговал нагрудными значками и оправой для очков.
Я перепрыгнул через затихающий мутный поток и оказался перед зданием
желтого цвета и подумал о том, что здание это построено давно, давно, когда
ни меня, ни Ильчина еще не было на свете.
Черная доска с золотыми буквами возвещала, что здесь Учебная сцена. Я
вошел, и человек маленького роста с бородавкой, в куртке с зелеными
петлицами, немедленно преградил мне дорогу.
- Вам кого, гражданин? - подозрительно спросил он и растопырил руки,
как будто хотел поймать курицу.
- Мне нужно видеть режиссера Ильчина, - сказал я, стараясь, чтобы
голос мой звучал надменно.
Человек изменился чрезвычайно, и на моих глазах. Он руки опустил по
швам и улыбнулся фальшивой улыбкой.
- Ксаверия Борисыча? Сию минут-с. Пальтецо пожалуйте. Калошек нету?
Человек принял мое пальто с такой бережностью, как будто это было
церковное драгоценное облачение...

Булгаков Михаил Афанасьевич   
«Театральный роман»