В круге первом (т.1)

Рубин же, не найдя в профессоре Челнове достойного
слушателя баллады о Моисее, теперь с тихим жаром читал еЈ Глебу. Рубин не
был поэтом, но иногда набрасывал стихи задушевные, умные. Недавно Глеб очень
хвалил его за широту взглядов в стихотворном этюде об АлЈше Карамазове --
одновременно в шинели юнкера отстаивающем Перекоп и в шинели красноармейца
берущем Перекоп. Сейчас Рубину очень хотелось, чтобы Глеб оценил балладу о
Моисее и вывел бы для себя тоже, что ждать и верить сорок лет -- разумно,
нужно, необходимо.
Рубин не существовал без друзей, он задыхался без них. Одиночество было
до такой степени ему невыносимо, что он даже не давал мыслям дозревать в
одной своей голове, а, найдя в себе хотя бы полмысли, -- уже спешил делиться
ею. Всю жизнь он был друзьями богат, но в тюрьме складывалось как-то так,
что друзья его не были его единомышленниками, а единомышленники -- друзьями.
Итак, никто ещЈ в Акустической не занимался работой, и только неизменно
жизнерадостный и деятельный Прянчиков, уже одолевший в себе воспоминание о
ночной Москве и о шальной поездке, обдумывал новое улучшение схемы, напевая:

Бендзи-бендзи-бендзи-ба- ар,
Бендзи -- бендзи -- бендзи -- ба -- ар...

И тогда-то вошли Селивановский с Ройтманом. Ройтман продолжал:
-- На этих звуковидах речь развЈртывается сразу в трЈх измерениях: по
частоте -- поперЈк ленты, по времени -- вдоль ленты, по амплитуде --
густотою рисунка. При этом каждый звук вырисовывается таким неповторимым,
оригинальным, что его легко узнать, и даже по ленте прочесть всЈ сказанное.
Вот... -- он вЈл Селивановского вглубь лаборатории, {261}
-- ... прибор ВИР, его сконструировали в нашей лаборатории (Ройтман и
сам уже забывал, что прибор тяпнули из американского журнала), а вот... --
он осторожно развернул замминистра к окну,
-- ... кандидат филологических наук Рубин, единственный в Советском
Союзе человек, читающий видимую речь. (Рубин встал и молча поклонился.)
Но ещЈ когда в дверях было произнесено Ройтманом слово "звуковид",
Рубин и Нержин встрепенулись: их работа, над которой все до сих пор большей
частью смеялись, выплывала на божий свет. За те сорок пять секунд, в которые
Ройтман довЈл Селивановского до Рубина, Рубин и Нержин с остротой и
быстротой, свойственной только зэкам, уже поняли, что сейчас будет смотр --
как Рубин читает звуковиды, и что произнести фразу перед микрофоном может
только один из "эталонных" дикторов -- а такой присутствовал в комнате лишь
Нержин. И так же они отдали себе отчЈт, что хотя Рубин действительно читает
звуковиды, но на экзамене можно и сплошать, а сплошать нельзя -- это значило
бы кувырнуться с шарашки в лагерную преисподнюю.
И обо всЈм этом они не сказали ни слова, а только понимающе глянули
друг на друга.
И Рубин шепнул:
-- Если -- ты, и фраза твоя, скажи: "Звуковиды разрешают глухим
говорить по телефону.

Страницы: (281) :  <<  ... 169170171172173174175176177178179180181182183184 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Невнимание моего господина к прекрасной Изоре, которая отличалась
пылким нравом, не замедлило сказаться. Юная графиня приблизила к себе своего
молодого пажа Алискана, и я был иногда свидетелем того, как она резвилась на
зеленом лугу среди цветов, приподнимая платье от вечерней росы, с этим
красивым мальчиком, а он преследовал ее, как мотылек преследует пеструю
бабочку.
Наступила весна этого тяжелого года, когда невинные забавы молодой
графини были неожиданно прерваны. Заезжий жонглер спел в замке странную
песню, которая произвела глубокое впечатление на прекрасную Изору; она
отстранила от себя пажа и предалась непонятной ни для кого тоске. Напрасно
размышлял я о том, чем волнует ее песня, из которой мне запомнились ярко
слова о том, что беда и утраты преследуют человека всюду и нет для него
иного спасения, кроме креста. В песне этой говорилось также о море, о снеге
и Радости Страдания. Я помню утро, когда я, по обыкновению, стоя на страже
во дворе замка, размышлял о своей несчастной судьбе, о неразделенной любви и
о том, как может Страдание быть Радостью. Эти слова песни влекли меня, но я
не знаю, сам ли я чувствовал скрытый за ними тайный смысл, или чувствовать
его меня заставляла любовь к той, для кого в те дни эта песня была предметом
всех стремлений. - Пока я стоял там на страже и тихо повторял про себя
темный напев, придворная дама моей госпожи, распахнув окно наверху, велела
мне, по обыкновению, принести воды из колодца и потом приказала отойти от
окна. Я помню, она сказала: "Моя госпожа больна, ее расстраивает ваше
пенье".
В те дни я был послан на разведки и узнал, что граф Раймунд снарядил
войско в Тулузе и под знамя его встал сосед наш - Монсегюр. Граф Монфор,
которого ждали у нас в замке как избавителя от еретиков, был, по словам
окрестных жителей, еще только в Лионе. Господин мой, призвав меня через
несколько дней к себе, расспросил меня обо всем подробно и велел ехать на
север, чтобы узнать в точности, где находится войско Симона Монфора...

Блок Александр Александрович   
«Записки Бертрана, написанные им за несколько часов до смерти»