В круге первом (т.1)

И вдруг, как будто упуская последние мгновения, не позвонив за машиной
в гараж, не закрыв чернильницы, Иннокентий метнулся, запер дверь, отдал ключ
в конце коридора дежурному, почти бегом сбежал с лестницы, обгоняя
постоянных здешних в золотом шитье и позументах, едва натянул внизу пальто,
насадил шляпу и выбежал в сыроватый сморкающийся день.
От быстрых движений полегчало. {11}
Французские полуботинки, по моде без галош, окунались в грязно тающий
снег.
Полузамкнутым двориком министерства пройдя мимо памятника Воровскому,
Иннокентий поднял глаза и вздрогнул. Новый смысл представился ему в новом
здании Большой Лубянки, выходящем на Фуркасовский. Эта серо-чЈрная
девятиэтажная туша была линкор, и восемнадцать пилястров как восемнадцать
орудийных башен высились по правому его борту. И одинокий утлый челночЈк
Иннокентия так и тянуло туда, под нос тяжЈлого быстрого корабля.
Нет, не тянуло челноком -- это он сам шЈл на линкор -- торпедой!
Но невозможно было выдержать! Он увернулся вправо, по Кузнецкому. От
тротуара собиралось отъехать такси, Иннокентий захватил, погнал его вниз,
там велел налево, под первозажжЈнные фонари Петровки.
Он ещЈ колебался -- откуда звонить, чтоб не торопили, не стояли над
душой, не заглядывали в дверь. Но искать отдельную тихую будку -- заметнее.
Не лучше ли в самой густоте, только чтоб кабина была глухая, в камне? И как
же глупо плутать на такси и брать шофЈра в свидетели. Он ещЈ рылся в
кармане, ища пятнадцать копеек, и надеялся не найти. Тогда естественно будет
отложить.
Перед светофором в Охотном Ряду его пальцы нащупали и вытянули сразу
две пятнадцатикопеечных монеты. Значит, быть по тому.
Кажется, он успокаивался. Опасно, не опасно -- другого решения быть не
может.
Чего-то всегда постоянно боясь -- остаЈмся ли мы людьми?
Совсем не задумывал Иннокентий -- а ехал по Моховой как раз мимо
посольства. Значит, судьба. Он прижался к стеклу, изогнул шею, хотел
разглядеть, какие окна светятся. Не успел.
Минули Университет -- Иннокентий кивнул направо. Он будто делал круг на
своей торпеде, разворачиваясь получше.
Взлетели к Арбату, Иннокентий отдал две бумажки и пошЈл по площади,
стараясь умерять шаг.
Высохло в горле, во рту -- тем высыханьем, когда {12} никакое питьЈ не
поможет.
Арбат был уже весь в огнях. Перед "Художественным" густо стояли в
очереди на "Любовь балерины". Красное "М" над метро чуть затягивало
сизоватым туманцем. ЧЈрная южная женщина продавала маленькие жЈлтые цветы.
Сейчас не видел смертник своего линкора, но грудь распирало светлое
отчаяние.
Только помнить: ни слова по-английски. Ни тем более по-французски. Ни
перышка, ни хвостика не оставить ищейкам.
Иннокентий шЈл очень прямой и совсем уже не поспешный.

Страницы: (281) : 123456789101112131415 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Таким образом
из шести
комнат осталось три. В одной он поселился сам с удостоверением, что
у него
порок сердца, а между оставшимися двумя комнатами (гостиная и кабинет)
снял
двери, превратив их в странное двойное помещение.
Это не была одна комната, потому что их было две, но и жить
в них, как
в двух, было невозможно, тем более что в первой (гостиной)
непосредственно
под статуей голой женщины и рядом с пианино поставил кровать и,
призвав их
кухни Сашу, сказал ей:
- Тут будут приходить эти. Так скажешь, что спишь здесь.
Саша заговорщически усмехнулась и ответила:
- Хорошо, барин.
Дверь кабинета он облепил мандатами, из которых явствовало, что
ему -
юрисконсульту такого-то учреждения полагается "добавочная площадь".
На
добавочной площади он устроил такие баррикады из двух полок с
книгами,
старого велосипеда без шин, и стульев с гвоздями, и трех карнизов,
что даже
я, отлично знакомый с его квартирой, в первый же визит, после
приведения
квартиры в боевой вид, разбил себе оба колена, лицо и руки и
разорвал сзади
и спереди пиджак по живому месту.
На пианино он налепил удостоверение, что Зинаида Ивановна -
учительница
музыки, на двери ее комнаты удостоверение, что она служит в
Совнархозе, на
двери кузена, что тот секретарь. Двери он стал отворять сам
после 3-го
звонка, а Саша в это время лежала на кровати возле пианино.
Три года люди в серых шинелях и черных пальто, объеденных
молью, и
девицы с портфелями и в дождевых брезентовых плащах рвались в
квартиру, как
пехота на проволочные заграждения, и ни черта не добились. Вернувшись
через
три года в Москву, из которой я легкомысленно уехал, я застал все
на прежнем
месте...

Булгаков Михаил Афанасьевич   
«Четыре портрета»