В круге первом (т.1)

..
-- Кому было сказано -- фамилий не называть! -- гаркнул надзиратель. --
Кончаем, кончаем!
Муж и жена поднялись разом и теперь, уже не рискуя, что свидание
отнимут, Глеб через маленький столик охватил Надю за тонкую шею и в шею
поцеловал и впился в мягкие губы, которые совсем забыл. Он не надеялся быть
в Москве ещЈ через год, чтоб их ещЈ раз поцеловать. Голос его дрогнул
нежностью:
-- Делай во всЈм, как тебе лучше. А я...
Не договорил.
Они смотрелись глаза в глаза.
-- Ну, что это? что это? Лишаю свидания! -- мычал надзиратель и
оттягивал Нержина за плечо.
Нержин оторвался.
-- Да лишай, будь ты неладен, -- еле слышно пробормотал он.
Надя отступала спиной до двери и одними только пальцами поднятой руки
без кольца помахивала на прощанье мужу.
И так скрылась за дверным косяком.

--------
41

Муж и жена Герасимовичи поцеловались.
Муж был маленького роста, но рядом с женой оказался вровень.
Надзиратель им попался смирный простой парень. Ему совсем не жалко
было, чтоб они поцеловались. Его даже стесняло, что он должен был мешать им
видеться. Он бы отвернулся к стене и так бы простоял полчаса, да не тут-то
было: подполковник Климентьев велел все семь дверей из следственных комнат в
коридор оставить открытыми, чтобы самому из коридора надзирать за
надзирателями.
Оно-то и подполковнику было не жалко, чтобы сви- {305} данцы
поцеловались, он знал, что утечки государственной тайны от этого не
произойдЈт. Но он сам остерегался своих собственных надзирателей и
собственных заключЈнных: кой-кто из них состоял на осведомительной службе и
мог на Климентьева же капнуть.
Муж и жена Герасимовичи поцеловались.
Но поцелуй этот не был из тех, которые сотрясали их в молодости. Этот
поцелуй, украденный у начальства и у судьбы, был поцелуй без цвета, без
вкуса, без запаха -- бледный поцелуй, каким может наградить умерший,
привидевшийся нам во сне.
И -- сели, разделЈнные столиком подследственного с покоробленной
фанерной столешницей.
Этот неуклюжий маленький столик имел историю богаче иной человеческой
жизни. Многие годы за ним сидели, рыдали и млели от ужаса, боролись с
опустошающей бессонницей, говорили гордые слова или подписывали маленькие
доносы на ближних арестованные мужчины и женщины. Им обычно не давали в руки
ни карандашей, ни перьев -- разве только для редких собственноручных
показаний. Но и писавшие показания успели оставить на покоробленной
поверхности стола свои метки -- те странные волнистые или угольчатые фигуры,
которые рисуются бессознательно и таинственным образом хранят в себе
сокровенные извивы души.
Герасимович смотрел на жену.
Первая мысль была -- какая она стала непривлекательная: глаза подведены
впалыми ободками, у глаз и губ -- морщины, кожа лица -- дряблая, Наташа
совсем уже не следила за ней.

Страницы: (281) :  <<  ... 199200201202203204205206207208209210211212213214 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Я могу
остаться в пятницу. Или в субботу.
- Нет, сегодня, - раздражительно выговорила Лиза, - я этого хочу.
- Я тоже, - просто ответил Головкер.
И затем:
- Останусь, если вы добавите мне рубль на такси. С возвратом,
разумеется...
Так они стали мужем и женой. Муж был инспектором-гигиенистом в
управлении столовых. Жена, отдав ребенка в детский сад, поступила на
фабрику. Работала там в местной амбулатории.
А потом начались скандалы. Причем без всяких оснований. Просто Головкер
был доволен жизнью, а Лиза нет.
Головкер приобрел в рассрочку цветной телевизор и шкаф. Купил в
зоомагазине аквариум. Стал задумываться о кооперативе. Лиза в ответ на это
говорила:
- Зачем? Что это меняет?
И дальше:
- Неужели это все? Ведь годы-то идут...
Лиза, что называется, задумывалась о жизни. Прерывая стирку или
откладывая шитье, говорила:
- Ради чего все это? Ну, хорошо, съем я еще две тысячи пирожных. Изношу
двенадцать пар сапог. Съезжу в Прибалтику раз десять...
Головкер не задумывался о таких серьезных вещах. Он спрашивал: "Чем
тебя не устраивает Прибалтика?" Он вообще не думал. Он просто жил и все.
Лишь однажды Головкер погрузился в раздумье. Это продолжалось больше
сорока минут. Затем он сказал:
- Лиза, послушай. Когда я был студентом первого курса, Дима Фогель
написал эпиграмму: "У Головкера Боба попа втрое шире лба!" Ты слышишь? Я
тогда обиделся, а сейчас подумал - все нормально. Попа и должна быть шире
лба. Причем как раз втрое, я специально измерял...
- И ты, - спросила Лиза, - пять лет об этом думал?
- Нет, это только сегодня пришло мне в голову...
Через год Лиза его презирала. Через три года - возненавидела.
Головкер это чувствовал. Старался не раздражать ее. Вечерами смотрел
телевизор. Или помогал соседу чинить "Жигули".
Спали они вместе редко. Каждый раз это была ее неожиданная причуда.
Заканчивалось все слезами.
А потом началась эмиграция. Сначало это касалось только посторонних...

Довлатов Сергей Донатович   
«Встретились, поговорили»