В круге первом (т.1)

Но как он мог дать ей дельный совет -- он, столько лет просидевший в
тюрьме и совсем не приученный к гражданским порядкам?
И решать-то надо было: отрекаться или не отрекаться...
В этом сереньком, плохо натопленном кабинете с тусклым светом из
обрешеченного окна -- свидание проходило, и надежда на чудо погасала.
И Наталья Павловна поняла, что в скудные полчаса ей не передать мужу
своего одиночества и страдания, что катится он по каким-то своим рельсам,
своей заведенной жизнью -- и всЈ равно ничего не поймЈт, и лучше даже его не
расстраивать. {309}
А надзиратель отошЈл в сторону и рассматривал штукатурку на стене.
-- Расскажи, расскажи о себе, -- говорил Илларион Павлович, держа жену
через стол за руки, и в глазах его теплилась та сердечность, которая
зажигалась для неЈ и в самые ожесточЈнные месяцы блокады.
-- Ларик! у тебя... зачЈтов... не предвидится?
Она имела в виду зачЈты, как в приамурском лагере -- проработанный день
считался за два отбытых, и срок кончался прежде назначенного.
Илларион покачал головой:
-- Откуда зачЈты! Здесь их от веку не было, ты же знаешь. Здесь надо
изобрести что-нибудь крупное -- ну, тогда освободят досрочно. Но дело в том,
что изобретения здешние... -- он покосился на полу отвернувшегося
надзирателя, -- ... свойства... весьма нежелательного...
Не мог он высказаться ясней!
Он взял руки жены и щеками слегка тЈрся о них.
Да, в обледеневшем Ленинграде он не дрогнул брать пайку хлеба за
похороны с того, кто завтра сам будет нуждаться в похоронах.
А теперь бы вот -- не мог...
-- Грустно тебе одной? Очень грустно, да? -- ласково спрашивал он у
жены и тЈрся щекою о еЈ руку.
Грустно?.. Уже сейчас она обмирала, что свидание ускользает, скоро
оборвЈтся, она выйдет ничем не обогащЈнная на Лефортовский вал, на
безрадостные улицы -- одна, одна, одна... Отупляющая бесцельность каждого
дела и каждого дня. Ни сладкого, ни острого, ни горького, -- жизнь как серая
вата.
-- Наталочка! -- гладил он еЈ руки. -- Если посчитать, сколько прошло
за два срока, так ведь мало осталось теперь. Три года только. Только три...
-- Только три?! -- с негодованием перебила она, и почувствовала, как
голос еЈ задрожал, и она уже не владела им. -- Только три?! Для тебя --
только! Для тебя прямое освобождение -- "свойства нежелательного"! Ты живЈшь
среди друзей! Ты занимаешься своей любимой работой! Тебя не водят в комнаты
за чЈрной кожей! А я -- уволена! Мне на что больше жить! Меня никуда не
примут! Я не могу! Я больше не в силах! Я больше не {310} проживу одного
месяца! месяца! Мне лучше -- умереть! Соседи меня притесняют как хотят, мой
сундук выбросили, мою полку со стены сорвали -- они знают, что я слова не
смею... что меня можно выселить из Москвы! Я перестала ходить к сестрам, к
тЈте Жене, все они надо мной издеваются, говорят, что таких дур больше нет
на свете.

Страницы: (281) :  <<  ... 202203204205206207208209210211212213214215216217 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Но на джонках - ни души, ни малейших признаков жизни.
Мы сразу смекнули, в чем дело. Дожидаясь отлива, когда легче будет
поднять со дна тяжелые сети, китайцы улеглись спать в своих джонках. Это
было нам на руку, и мы живо разработали план нападения.
- Пусть каждый из твоих ребят прыгнет в джонку, - шепнул мне Ле Грант
с речного парусника. - А к третьей джонке пришвартуйся ты сам. Мы поступим
точно так же, и провалиться мне на этом месте, если мы не захватим по
крайней мере шесть джонок.
Мы разделились. Я положил "Северного оленя" на другой галс, обогнул
одну из джонок с подветренного борта, взял грот к ветру и, теряя скорость,
прошел мимо кормы джонки, почти вплотную к ней и притом так медленно, что
один из патрульных без труда спрыгнул в нее. Тогда я отвел "Северного
оленя" в сторону, забрал ветер и направил шлюп к соседней джонке.
До сих пор все было тихо, но вот на первой джонке, захваченной
парусником с реки Колумбия, грянул пистолетный выстрел, потом снова
послышался крик.
- Все пропало! Это они предупреждают своих, - сказал Джордж, стоявший
рядом со мной в кокпите.
Мы были уже в самой гуще джонок, где тревога распространялась с
непостижимой быстротой. На палубы выскакивали сонные полуголые китайцы.
Над тихой водой пронеслись предостерегающие крики и проклятия, кто-то
громко затрубил в раковину. Я видел, как справа от нас главный на джонке
обрубил топором швартовы и бросился помогать команде ставить огромный,
диковинный парус. Но слева, на другой джонке, китайцы еще только
высовывали головы наружу, и я, повернув шлюп, подошел к ней так, чтобы
Джорджи мог спрыгнуть на палубу.
Теперь уже все джонки обратились в бегство. Кроме парусов, они
пустили в ход длинные весла и рассыпались по всему заливу. Я остался один
на "Северном олене" и лихорадочно высматривал добычу. Первая моя попытка
оказалась очень неудачной, потому что китайцы выбрали шкоты, и джонка
быстро оставила меня за кормой...

Джек Лондон (Jack London)   
«Рассказы рыбачьего патруля - Белые и желтые»