В круге первом (т.1)

Вы -- совсем из
другого общества, не поймЈте.
-- Пойму! У меня жизнь была нелЈгкая, не думайте!
-- Да вчера и сегодня вы так хорошо на меня смотрите... Правда, хочется
вам всЈ рассказать... В общем, я удрапать хотел. Совсем из этой лавочки.
-- Какой лавочки?..
-- Ну, из этого, как его, социализма! Уже у меня изжога от него, не
могу!
-- От социализма?!..
-- Да раз справедливости нет -- на кой мне этот социализм?
-- Ну это с вами так получилось, обидно очень. Но куда ж бы вы поехали?
Ведь там -- реакция, там -- империализм, как бы вы там жили?!
-- Да, верно, конечно. Конечно, верно! Да я серьЈзно и не собирался. Да
это и уметь надо.
-- И как же вы опять..?
-- Сел? Учиться захотел!
-- Вот видите, значит -- вас тянуло к честной жизни! Учиться -- надо,
это -- важно. Это -- благородно.
-- Боюсь, Клара, что не всегда благородно. Уж потом в тюрьмах, в
лагерях я обдумал. Чему эти профессора могут научить, если они за зарплату
держатся и ждут последней газеты? На гуманитарном-то факультете? Не учат, а
мозги затемняют. Вы ведь на техническом учились?
-- Я и на гуманитарном...
-- Ушли? Расскажете потом. Да, так вот надо было мне потерпеть,
аттестат за десятилетку поискать, не труд- {314} но его и купить, но --
беспечность, вот что нас губит! Думаю: какой дурак там меня ищет, пацана,
забыли уж, наверно, давно. Взял старый на своЈ имя аттестат -- и подал в
университет, только уже в ленинградский, и на факультет -- географический.
-- А в Москве были на историческом?
-- К географии от этих скитаний привязался. Чертовски интересно!
Наездишься -- насмотришься... Ну, и что ж? Только походил на лекции с
неделю, меня -- хоп! -- и опять на Лубянку! И теперь -- двадцать пять лет! И
-- в тундру, я ещЈ не был -- практику проходить!
-- И вы об этом рассказываете -- смеясь?
-- А чего ж плакать? Обо всЈм, Клара, плакать -- слез не хватит. Я --
не один. Послали на Воркуту -- а там уж таких молодчиков! уголь долбят! Вся
Воркута на зэках стоит! Весь Север! Да вся страна одним боком на них
опирается. Ведь это, знаете, сбывшаяся мечта Томаса Мора.
-- Чья?.. Мне стыдно бывает, я многого не знаю.
-- Томаса Мора, дедушки, который "Утопию" написал. Он имел совесть
признать, что при социализме неизбежно останутся разные унизительные и
особо-тяжЈлые работы. Никто не захочет их выполнять! Кому ж их поручить?
Подумал Мор и догадался: да ведь и при социализме будут нарушители порядка.
Вот им, мол, и поручим! Таким образом современный ГУЛаг придуман Томасом
Мором, очень старая идея!..
-- Я никак не одумаюсь. В наше время -- и так жить: подделывать
паспорта, менять города, носиться, как парус... Людей, подобных вам, я нигде
в жизни не видела.

Страницы: (281) :  <<  ... 205206207208209210211212213214215216217218219220 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Многие дети выражают
или по крайней мере изображают протест, а мне было хоть бы что. Я
философствовал с ползунков. Из принципа настраивал себя против жизни. Из
какого же принципа? Из принципа тщетности. Все вокруг боролись. Я же никогда
и не пытался. А если создавал такую видимость, то лишь для того, чтобы
кому-нибудь угодить, но в глубине души и не думал рыпаться. Если вы мне
растолкуете почему -- я отвергну ваши объяснения, поскольку рожден упрямцем,
и это неизбывно. Позже, повзрослев, я узнал, что меня чертовски долго
вытягивали из утробы. Прекрасно понимаю. Зачем шевелиться? Зачем покидать
замечательное теплое место, уютное гнездышко, где все дается даром? Самое
раннее воспоминание -- это стужа, снег, наледи на водосточных трубах,
морозные узоры на стекле, холод влажных зеленоватых стен кухни. Почему люди
селятся в непотребных климатических зонах, которые ошибочно именуют
умеренными? Потому что они -- прирожденные идиоты, бездельники и трусы. До
десяти лет я не представлял себе, что где-то есть "теплые" страны, в которых
не надо ни трудиться в поте лица, ни дрожать и делать вид, что это бодрит.
Всюду, где холодно, люди трудятся до изнеможения, а, произведя на свет
потомство, проповедуют подрастающему поколению евангелие труда, которое, по
сути, не что иное, как доктрина инерции. Мои домашние -- народец совершенно
нордического толка, то есть -- народ идиотов. Они с радостью хватались за
любую когда-либо высказанную ошибочную идею. В том числе -- идею
чистоплотности, не говоря уж о доктрине добродетели. Они болезненно
чистоплотны. Но изнутри -- воняют. Они ни разу не открыли дверь, ведущую к
душе, и никогда не мечтали о

28

безрассудном прыжке в потаенное. После обеда -- проворно мыли посуду и
убирали в буфет; прочитанную газету аккуратно складывали и клали на полку;
постиранную одежду тут же отглаживали и прятали в шкаф. Все -- ради
завтрашнего дня, но завтра так и не наступало. Настоящее -- это только мост
к будущему, и на этом мосту -- стоны; стонет весь мир, но ни один идиот не
задумается, а не взорвать ли этот мост?
Я часто с горечью выискивал поводы, чтобы осудить их, а не себя...

Миллер Валентин Генри   
«Тропик Козерога»