В круге первом (т.1)

-- Ну, разумеется! ну, разумеется! -- волновался художник и крутил
головой. -- Не только могут быть в России -- но и есть! Я бы вас повЈз, если
бы без конвоя! Поймите, публика поддалась Левитану! Вслед за Левитаном мы
привыкли считать нашу русскую природу беднень- {364} кой, обиженной,
скромно-приятной. Но если бы наша природа была только такая, -- скажите,
откуда бы взялись у нас самосжигатели? стрельцы-бунтари? ПЈтр Первый?
декабристы? народовольцы?
-- У-у, -- понравилось Нержину. -- Это верно. Но всЈ-таки, Ипполит
Михалыч, как хотите, я не понимаю вашей страсти к крайним выражениям. Ну
вот, изувеченный дуб. Ну почему он обязательно на обрыве скалы? Под ним
конечно -- бездна, меньше вы не принимаете. И небо -- не только грозовое, но
оно вообще никогда не знало солнца, такое небо. И все ураганы, какие за
двести лет где-нибудь дули -- все тут прошли, и ветви ему закручивали, и с
когтями рвали его из скалы. Я знаю, вы шекспирист, вам если злодейство -- то
самое непомерное. Но это устарело, в статистическом смысле такие ситуации
редко кого настигают. Не надо этих больших букв над добром и злом...
-- Да это слышать невозможно!! -- разгневался художник и потрясал
длиннючими руками. -- Что устарело?! Злодейство устарело??? Да только в
нашем веке оно и проявилось впервые, при Шекспире были телячьи забавы! Не
только большие, но пятиэтажные буквы надо над Злом и Добром, и чтоб мигали
как маяки! А то мы заблудились в нюансах! Статистически редко? А -- каждого
из нас? А -- сколько нас миллионов?
-- Вообще-то да... -- покачал головой и Нержин. -- Если в лагере нам
предлагают отдать остатки совести за двести грамм черняшки... Но это как-то
беззвучно делается, как-то непоказно...
КондрашЈв-Иванов ещЈ выпрямился, ещЈ воздвигнулся во всю свою
недюжинную высоту. Смотрел же он ещЈ вверх и вперЈд, как Эгмонт, ведомый на
казнь:
-- Но никогда никакой лагерь не должен сломить душевной силы человека!
Нержин усмехнулся со злою трезвостью:
-- Не должен, может быть, -- но сламывает! Вы ещЈ не были в лагерях, не
судите. Вы не знаете, как там хрустят наши косточки. Попадают туда люди
одни, а выходят -- если выходят -- неузнаваемо другие. Да известное дело,
бытие определяет сознание.
-- Н-нет!! -- КондрашЈв-Иванов расправил длинные {365} руки, готовый
сейчас же схватиться с целым миром. -- Нет! Нет! Нет! Да это было бы
унизительно! Да для чего тогда и жить? Да почему ж тогда, ответьте -- бывают
верны возлюбленные в разлуке? Ведь бытие требует, чтоб они изменили! А
почему бывают разными люди, попавшие в одинаковые условия, хоть и в тот же
лагерь? ЕщЈ неизвестно, кто кого формирует: жизнь -- человека или сильный
благородный человек -- жизнь!
Нержин был спокойно уверен в превосходстве своего житейского опыта над
фантастическими представлениями этого нестареющего идеалиста.

Страницы: (281) :  <<  ... 240241242243244245246247248249250251252253254255 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Гусь запускал свою длинную шею в заводь, доставал себе воду клювом,
поплескивал водой на себя, почесывал что-то под каждым пером, шевелил
подвижным, как на пружине, хвостом. А когда все вымыл, все вычистил, то
поднял вверх к солнцу высоко свой серебряный, мокро сверкающий клюв и
загоготал.
Гадюка просыхала на камне, свернувшись в колечко.
Лисица лохматая озабоченно мелькнула в тростниках.
И когда мы сняли палатку, в которой у нас была кухня, то на место
палатки прилетели овсянки и стали что-то клевать. И это были сегодня наши
последние гости.


ДЯТЕЛ

Видел дятла: короткий - хвостик ведь у него маленький, летел, насадив
себе на клюв большую еловую шишку. Он сел на березу, где у него была
мастерская для шелушения шишек. Пробежал вверх по стволу с шишкой на клюве
до знакомого места. Вдруг видит, что в развилине, где у него защемляются
шишки, торчит отработанная и несброшенная шишка и новую шишку некуда девать.
И - горе какое! - нечем сбросить старую: клюв-то занят.
Тогда дятел, совсем как человек бы сделал, новую шишку зажал между
грудью своей и деревом, освободил клюв и клювом быстро выбросил старую
шишку. Потом новую поместил в свою мастерскую и заработал.
Такой он умный, всегда бодрый, оживленный и деловой.


МУРАВЬИ

Я устал на охоте за лисицами, и мне захотелось где-нибудь отдохнуть. Но
лес был завален глубоким снегом, и сесть было некуда. Случайно взгляд мой
упал на дерево, вокруг которого расположился гигантский, засыпанный снегом
муравейник. Я взбираюсь вверх, сбрасываю снег, разгребаю сверху этот
удивительный муравьиный сбор из хвоинок, сучков, лесных соринок и сажусь в
теплую ямку в муравейнике. Муравьи, конечно, об этом ничего не знают: они
спят глубоко внизу.
Несколько повыше муравейника, где в этот раз я отдыхал, кто-то содрал с
дерева кору, и белая древесина, довольно широкое кольцо, была покрыта густым
слоем смолы. Колечко прекращало движение соков, и дерево неминуемо должно
было погибнуть...

Пришвин Михаил Михайлович   
«Этажи леса»