В круге первом (т.1)

По тот бок Редьи или по этот?
-- По этот.
-- Ну, знаю.
-- Так вот в этом лесу мы с ней целый день бродили. Была весна... Не
весна, март: ногами по воде хлюпаешь, в кирзовых сапогах по лужам, а голова
под меховой шапкой от жары взмокла, и этот, знаешь, запах! воздух! Мы
бродили как первовлюблЈнные, как молодожЈны. Почему, если женщина -- новая
для тебя, переживаешь с нею всЈ с самого начала, как юноша набухнешь и...
А?.. Бесконечный лес! Редко где -- дымок блиндажа, батарейка семидесяти
шести на поляне. Мы избегали их. Добродились до вечера -- сырого, розового.
Весь день она меня томила. А тут над нашим расположением начала кружить
"рама". И Милка задумала: не хочу, чтоб еЈ сбивали, зла нет. Вот если не
собьют -- ладно, останемся ночевать в лесу.
-- Ну, это уже была сдача! Где ж видано, чтоб наши зенитчики попали в
"раму"!
-- Да... Какие были зенитки за Ловатью и до Ловати -- все по ней час
добрый палили и не попали. И вот... Нашли мы пустой блиндажик...
-- Надземный.
-- Ты помнишь? Именно. Там за год много было понастроено таких, как
хижины для зверья.
-- Там же земля мокрая, не вкопаться.
-- Ну да. Внутри -- хвои набросано, запах от брЈвен смолистый, и
дымоватый от прежних костров -- печек нет, так так прямо отапливали. А в
крыше дырка. Ну, и света, конечно, никакого... Пока костЈр горел -- тени на
брЈвнах... Глебка! Жизнь, а?!
-- Я заметил: в тюремных рассказах если участвует {45} девушка, то все
слушатели, и я в том числе, остро желают, чтобы к концу рассказа она была
уже не девушка. И это составляет для зэков главный интерес повествования.
Здесь есть поиск мировой справедливости, ты не находишь? Слепой должен
удостоверяться у зрячих, что небо осталось голубым, а трава -- зелЈной. Зэк
должен верить, что теоретически на свете ещЈ остались милые живые женщины и
они -- отдаются счастливцам... Ишь ты, какой вечер вспомнил! -- с любовницей
да в смолистом блиндаже, да когда не стреляют. НашЈл хорошую войну!.. А твоя
жена в этот вечер отоварила сахарные талоны слипшейся подушечкой,
раздавленной, перемешанной с бумагой, и считала, как разделить дочкам на
тридцать дней...
-- Ну, кори, кори... Нельзя, Глебка, мужчине знать одну только женщину,
это значит -- совсем их не знать. Это обедняет наш дух.
-- Даже -- дух? А кто-то сказал: если ты хорошо узнал одну женщину...
-- Чепуха.
-- А если двух?
-- И двух -- тоже ничего не даЈт. Только из многих сравнений можно
что-то понять. Это не порок наш и не грех -- это замысел природы.
-- Так насчЈт войны! В Бутырках, в 73-й камере...
-- ... на втором этаже, в узком коридоре...
-- ... точно! -- молодой московский историк профессор Разводовский,
только что посаженный, и никогда, конечно, не бывавший на фронте, умно,
горячо, убедительно доказывал соображениями социальными, историческими и
этическими, что в войне есть и хорошее.

Страницы: (281) :  <<  ... 18192021222324252627282930313233 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Я приноровился, ухватил рукою корешок какой-то былинки, повернулся
телом на живот н прополз в сухой раскрошенной земле шаг или полтора, а потом
опять лег лицом в прах, оставшись без сил. Полежав немного, я опять
приподнялся, чтобы ползти помаленьку дальше на свет. Я громко вздохнул,
собирая свои силы, и в это же время услышал близкий вздох другого человека.
Я протянул руку в комья и сор земли и нащупал пуговицу и грудь
неизвестного человека, так же погребенного в этой земле, что и я, и так же,
наверно, обессилевшего. Он лежал почти рядом со мною, в полметре расстояния,
и лицо его было обращено ко мне,-- я это установил по теплым легким волнам
его дыхания, доходившим до меня. Я спросил неизвестного по-русски, кто он
такой и в какой части служит. Неизвестный молчал. Тогда я повторил свой
вопрос по-немецки, и неизвестный по-немецки ответил мне, что его зовут
Рудольф Оскар Вальц, что он унтер-офицер 3-й роты автоматчиков из батальона
мотопехоты. Затем он спросил меня о том же, кто я такой и почему я здесь. Я
ответил ему, что я русский рядовой стрелок и что я шел в атаку на немцев,
пока не упал без памяти. Рудольф Оскар Вальц умолк; он, видимо, что-то
соображал, затем резко пошевелился, опробовал рукою место вокруг себя и
снова успокоился.
-- Вы свой автомат ищете? -- спросил я у немца.
-- Да,-- ответил Вальц.-- Где он?
-- Не знаю, здесь темно,-- сказал я,-- и мы засыпаны землею. Пушечный
огонь снаружи стал редким и прекратился вовсе, но зато усилилась стрельба из
винтовок, автоматов и пулеметов.
Мы прислушались к бою; каждый из нас старался понять, чья сила берет
перевес -- русская или немецкая и кто из нас будет спасен, а кто уничтожен.
Но бой, судя по выстрелам, стоял на месте и лишь ожесточался и гремел все
более яростно, не приближаясь к своему решению. Мы находились, наверно, в
промежуточном пространстве боя, потому что звуки выстрелов той и другой
стороны доходили до нас с одинаковой силой, и вырывающаяся ярость немецких
автоматов погашалась точной, напряженной работой русских пулеметов...

Андрей Платонов   
«Неодушевленный враг»