В круге первом (т.1)

А в камере было человек десять
фронтовиков -- наших и власовцев, все ребята отчаюги, оторви, где только ни
воевали, -- так они чуть не загрызли этого профессора, рассвирепели: нет в
войне ни хрЈнышка хорошего! Я слушал -- и молчал. У Разводовского были
сильные аргументы, минутами он казался мне прав, и мои воспоминания тоже мне
подсказывали хорошее иногда, -- но я не осмелился спорить с солдатами:
кое-что, на которое я хотел согласиться со штатским профессором, было то
кое, что отличало меня, артиллериста при крупных пушках, от пехоты. Лев,
пойми, ты был на фронте, кроме взятия этой крепости, -- полный {46}
придурок, раз у тебя не было своего боевого порядка, с которого нельзя --
ценою головы! -- отступить. А я -- придурок отчасти, раз я сам не ходил в
атаку и не поднимал людей. И вот в нашей лживой памяти ужасное тонет...
-- Да я не говорю...
-- ... а приятное всплывает. Но от такого денька, когда "Юнкерсы"
пикирующие чуть не на части меня рвали под Орлом -- никак я не могу
воссоздать в себе удовольствия. Нет, ЛЈвка, хороша война за горами!
-- Да я не говорю, что хороша, но вспоминается хорошо.
-- Так и лагеря когда-нибудь хорошо вспомним. И пересылки.
-- Пересылки? Горьковскую? Кировскую? Не-е...
-- Это потому, что у тебя там администрация чемодан захалтырила, и ты
не хочешь быть объективным. А кто-нибудь и там был большим человеком --
каптЈром или банщиком, да жил в законе с шалашовкой, так и будет всем
рассказывать, что нет места лучше пересыльной тюрьмы. Вообще-то ведь понятие
счастья- это условность, выдумка.
-- Мудрая этимология в самом слове запечатлела преходящность и
нереальность понятия. Слово "счастье" происходит от се-часье, то есть, этот
час, это мгновение!
-- Нет, магистр, простите! Читайте Владимира Даля. "Счастье" происходит
от со-частье, то есть, кому какая часть, какая доля досталась, кто какой пай
урвал у жизни. Мудрая этимология даЈт нам очень низменную трактовку счастья.
-- Подожди, так моЈ объяснение -- тоже из Даля.
-- Удивляюсь. МоЈ тоже.
-- Это надо исследовать по всем языкам. Запишу!
-- Маньяк!
-- От дурандая слышу! Давай сравнительным языкознанием заниматься.
-- ВсЈ происходит от руки ? Марр?
-- Ну, пЈс с тобой, слушай -- ты вторую часть "Фауста" читал?
-- Спроси -- читал ли я первую? Все говорят, что гениально, но никто не
читает. Или изучают его по Гуно.
-- Нет, первая часть доступна, чего там! {47}
Мне нечего сказать о солнцах и мирах, -
Я вижу лишь одни мученья человека...

-- Вот это до меня доходит!
-- Или:

Что нужно нам -- того не знаем мы,
Что знаем мы -- того для нас не надо.

-- Здорово!
-- А вторая часть, правда, тяжеловата.

Страницы: (281) :  <<  ... 19202122232425262728293031323334 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...

Эльзас и Лотарингию я не могу, конечно, присвоить Германии с такой же
легкостью, как вы, ибо люди этих стран крепко держатся за Францию, благодаря
тем правам, которые дала им Французская революция, благодаря законам
равенства и тем свободам, которые так приятны буржуазной душе, но для
желудка масс оставляют желать многого. А между тем Эльзас и Лотарингия снова
примкнут к Германии, когда мы закончим то, что начали французы, когда мы
опередим их в действии, как опередили уже в области мысли, когда мы взлетим
до крайних выводов и разрушим рабство в его последнем убежище -- на небе,
когда бога, живущего на земле в человеке, мы спасем от его униженья, когда
мы станем освободителями бога, когда бедному, обездоленному народу,
осмеянному гению и опозоренной красоте мы вернем их прежнее величие, как
говорили и пели наши великие мастера и как хотим этого мы -- их ученики. Да,
не только Эльзас и Лотарингия, но вся Франция станет нашей, вся Европа, весь
мир -- весь мир будет немецким! О таком назначении и всемирном господстве
Германии я часто мечтаю, бродя под дубами. Таков мой патриотизм.

В ближайшей книге я вернусь к этой теме с крайней решимостью, с полной
беспощадностью, но, конечно, и с полной лояльностью. Я с уважением встречу
самые резкие нападки, если они будут продиктованы искренним убеждением. Я
терпеливо прощу и злейшую враждебность. Я отвечу даже глупости, если она
будет честной. Но все мое молчаливое презрение я брошу беспринципному
ничтожеству, которое из жалкой зависти или нечистоплотных личных интересов
захочет опорочить в общественном мнении мое доброе имя, прикрывшись маской
патриотизма, а то, чего доброго, -- и религии или морали. Иные ловкачи так
умело пользовались для этого анархическим состоянием нашей
литературно-политической прессы, что я только диву давался. Поистине,
Шуф-те..

Гейне (Хейне) Генрих (Heine Heinrich)   
«Германия»