В круге первом (т.1)

Но ничего этого не было сейчас на еЈ пухленьком милом
двадцативосьмилетнем личике. Напротив, еЈ задевал тот вид застывшего
страдания, с которым, подавляя всех, сидела против неЈ на своей койке Надя.
И Оля спросила:
-- Что с тобой, Надюша? Ты утром ушла весЈлая. Слова были
сочувственные, но смысл их был -- раздражение. Неизвестно, какими полутонами
наш голос вы- {396} даЈт наше чувство.
Надя не только распознала это раздражение в голосе соседки. Но и глаза
еЈ видели, как прямо перед ней Оленька одевалась, как вколола брошку --
рубиновый цветочек, в отворот жакета, как душилась.
И самые эти духи, окружавшие Олю невидимым облачком радости, достигали
Надиных ноздрей воздушной струйкой утраты.
И ничуть не разгладясь лицом и слова выговаривая, как делая большой
труд, Надя ответила:
-- Я тебе мешаю? Я порчу тебе настроение?
Они смотрели друг на друга через диссертационный заваленный стол.
Оленька выпрямилась, пухленький подбородок еЈ приобрЈл твЈрдые очертания.
Она сказала чЈтко:
-- Видишь ли, Надя. Я не хотела бы тебя обидеть. Но, как сказал наш
общий друг Аристотель, человек есть животное общественное. И вокруг себя мы
можем раздавать веселье, а мрак -- не имеем права.
Надя сидела пригорбившись, уже очень немолода была эта посадка.
-- А ты не можешь понять, -- тихо, убито выговорила она, -- как бывает
тяжело на душе?
-- Как раз я очень могу понять! Тебе тяжело, да, но нельзя так любить
себя! Нельзя себя настраивать, что ты одна страдалица в целом мире. Может
быть, другие пережили гораздо больше, чем ты. Задумайся.
Она не договорила, но почему, собственно, один пропавший без вести,
которого ещЈ можно заменить, ибо муж заменим, -- значил больше, чем убитый
отец, и убитый брат, и умершая мать, если этих трЈх заменить нам не дано
природой?
Она сказала и ещЈ постояла пряменько, строго глядя на Надю.
Надя отлично поняла, что Оля говорит о потерях -- своих. Поняла -- но
не приняла. Потому что ей представлялось так: непоправима всякая смерть, но
случается она, всЈ-таки, однократно. Она сотрясает, но -- единожды. Потом
незаметнейшими сдвигами, мало-помалу-помалу она отодвигается в прошлое. И
постепенно освобождаешься от горя. И надеваешь рубиновую брошку, ду- {397}
шишься, идешь на свидание.
Неразмычное же надино горе -- всегда вокруг, всегда держит, оно -- в
прошлом, в настоящем и в будущем. И как ни мечись, за что ни хватайся -- не
выбиться из его зубов.
Но чтобы достойно ответить, надо было открыться. А тайна была слишком
опасна.
И Надя сдалась, уступила, солгала, кивнула на диссертацию:
-- Ну, простите, девочки, измучилась я. Нет больше сил переделывать.

Страницы: (281) :  <<  ... 262263264265266267268269270271272273274275276277 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Всего знать вы еще не должны.
Старик Моор. Все, все! Сын, ты избавишь меня от немощной старости. . -
Франц (читает). "Лейпциг, первого мая. Не будь я связан нерушимым
словом сообщать тебе, любезный друг, все, что узнаю о похождениях твоего
братца, мое скромное перо не стало бы так терзать тебя. Мне известно по
множеству твоих писем, что подобные вести пронзают твое братское сердце. Я
уже вижу, как ты льешь горючие слезы из-за этого гнусного, беспутного..."

Старик Моор закрывает лицо руками.

Видите, батюшка, а ведь я читаю еще самое невинное... "...льешь горючие
слезы..." Ах, они текли, они лились солеными ручьями по моим щекам! "Я уже
вижу, как твой старый, почтенный отец, смертельно бледный..." Боже! Вы и
впрямь побледнели, хотя не знаете еще и малой доли!..
Старик Моор. Дальше! Дальше!
Франц. "...смертельно бледный, падает в кресло, кляня день, когда он
впервые услышал лепет: "Отец". Всего разузнать мне не удалось, а потому
сообщаю лишь то немногое, что мне стало известно. Твой брат, как видно,
дошел до предела в своих бесчинствах; мне, во всяком случае, не придумать
ничего, что уже не было бы совершено им, но, быть может, его ум окажется
изобретательнее моего. Вчера ночью, сделав долгу на сорок тысяч дукатов..."
Недурные карманные денежки, отец! "...а до того обесчестив дочь богатого
банкира и смертельно ранив на дуэли ее вздыхателя, достойного молодого
дворянина, Карл с семью другими товарищами, которых он вовлек в распутную
жизнь, принял знаменательное решение - бежать от рук правосудия". Отец! Ради
бога, отец! Что с вами?
Старик Моор. Довольно, перестань, сын мой!
Франц. Я пощажу вас. "Ему вдогонку послана беглая грамота...
Оскорбленные вопиют об отомщении...

Шиллер Иоганн Кристоф Фридрих (Johann Christoph Friedrich Schiller)   
«Разбойники»