В круге первом (т.1)

--------
52

Надю и Щагова сблизило то, что оба они не были москвичами. Те москвичи,
кого Надя встречала среди аспирантов и в лабораториях, носили в себе яд
своего несуществующего превосходства, этого "московского патриотизма", как
называли сами они. Надя ходила среди них, какие ни будь еЈ успехи перед
профессором, в существах второго сорта.
Как же было ей отнестись к Щагову, тоже провинциалу, но рассекавшему
эту среду, как небрежно рассекает ледокол простую мягкую воду. Однажды при
ней в читальне один молоденький кандидат наук, желая унизить Щагова, спросил
его с высокомерным поворотом змеиной головы:
-- А вы, собственно... из какой местности?
Щагов, превосходя собеседника ростом, с ленивым сожалением посмотрел на
него, чуть покачиваясь вперЈд и назад:
-- Вам не пришлось там побывать. Из фронтовой местности. Из поселка
Блиндажный.
Давно замечено, что наша жизнь входит в нашу биографию не равномерно по
годам. У каждого человека есть своя особая пора жизни, в которую он себя
полнее всего проявил, глубже всего чувствовал и сказался весь себе и другим.
И что бы потом ни случалось с человеком даже внешне значительного, всЈ это
чаще -- только спад или инерция того толчка: мы вспоминаем, упиваемся, на
много ладов переигрываем то, что единожды прозвучало в нас. Такой порой у
иных бывает даже детство -- и тогда люди на всю жизнь остаются детьми. У
других -- первая любовь, и именно эти люди распространили миф, что любовь
даЈтся только раз. Кому пришлась такой порой пора их наибольшего богатства,
почЈта, власти -- и они до беззубых дЈсен шамкают нам о своЈм отошед- {409}
шем величии. У Нержина такой порой стала тюрьма. У Щагова -- фронт.
Щагов хватанул войны с жарком и с ледком. Его взяли в армию в первый
месяц войны. Его отпустили на гражданку только в сорок шестом году. И за все
четыре года войны у Щагова редко выдавался день, когда б с утра он был
уверен, что доживЈт до вечера: он не служивал в высоких штабах, а в тыл
отлучался только в госпиталь. Он отступал в сорок первом от Киева и в сорок
втором на Дону. Хотя война в общем шла к лучшему, но Щагову доставалось
уносить ноги и в сорок третьем и даже в сорок четвЈртом под Ковелем. В
придорожных канавках, в размытых траншеях и меж развалин сожжЈнных домов
узнавал он цену котелка супа, часа покоя, смысл подлинной дружбы и смысл
жизни вообще.
Переживания сапЈрного капитана Щагова не могли зарубцеваться теперь и в
десятилетия. Он не мог теперь принять никакого другого деления людей, кроме
как на солдат и прочих. Даже на московских всЈ забывших улицах у него
сохранилось, что только слово "солдат" -- порука искренности и дружелюбия
человека. Опыт внушил ему не доверять тем, кого не проверил огонь фронта.
После войны у Щагова не осталось родных, а домик, где прежде жили они,
был начисто сметен бомбой.

Страницы: (281) :  <<  ... 270271272273274275276277278279280281

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Втроем они зашли далеко вглубь Юры,
разживились на второй день барашком, на третий -- собакой и жеребенком, и
вскоре их со всех сторон кинулись преследовать разгневанные крестьяне. По
тем краям, богатым деревнями и небольшими городишками, прокатилась волна
тревоги и страха перед непривычными, незваными пришельцами. Почтовые сани
отправлялись теперь в дорогу только с вооруженными ездоками, из деревни в
деревню никто из жителей не ходил больше без ружья. В незнакомых местах
волки после столь богатой добычи испытывали одновременно чувство робости и
благодати; они впали в безрассудную отвагу, какой еще никогда не показывали
у себя дома, и как-то средь бела дня забрались в хлев на одном крупном
хуторе. Мычание коров, треск раскалывающихся деревянных перегородок, топот
копыт и горячее, жаждущее поживы дыхание заполнили тесное, теплое помещение.
Однако на этот раз волкам успели помешать люди. За хищников удачливым
охотникам была назначена награда, это придало крестьянам мужества. И они
наповал уложили двоих из них -- одному пробил шею ружейный выстрел, второго
скосил топор. Третьему удалось бежать и он несся прочь так долго, пока не
свалился полумертвый на снег. Это был самй молодой и красивый из волков,
гордое животное необузданной силы и гибких форм. Долго лежал он на снегу,
успокаивая свое клокочущее дыхание. Кроваво-красные круги носились перед его
глазами, и время от времени он испускал свистящий, болезненный стон. От
удара брошенного топора у него была рассечена спина. Тем не менее он пришел
в себя и снова поднялся на ноги. Только сейчас он увидел, как далеко он
убежал. Нигде не было видно ни людей, ни домов. Прямо перед ним высилась
заснеженная, величественная гора. Это был Шассераль, он решил обойти эту
громадину стороной. Так как его мучила жажда, он подбирал языком маленькие
ледяные кусочки с твердой корки, сковывавшей снежную поверхность.
По ту сторону горного массива он сразу же наткнулся на деревню -- день
уже клонился к вечеру...

Герман Гёссе (Hermann Hesse)   
«Волк»