В круге первом (т.1)

Не стесняйтесь. Пожмите
друг другу руки и располагайтесь без церемоний. Я оставлю вас на полчаса:
для дорогих воспоминаний и для информации профессором ВеренЈвым о задачах,
выдвигаемых перед нами Шестым Управлением.
И Яконов поднял из полуторного кресла своЈ представительное нелЈгкое
тело, означенное серебряно-голубыми погонами, и довольно легко понЈс его к
выходу. Когда ВеренЈв и Нержин встретились в рукопожатии, они уже были одни.
Этот бледный человек в светлых очках показался устоявшемуся арестанту
Нержину -- привидением, незаконно вернувшимся из забытого мира. Между миром
тем и сегодняшним прошли леса под Ильмень-озером, холмы и овраги Орловщины,
пески и болотца Белоруссии, сытые польские фольварки, черепица немецких
городков. В ту же девятилетнюю полосу отчуждения врезались ярко-голые
"боксы" и камеры Большой Лубянки. Серые провонявшиеся пересылки. Удушливые
отсеки "вагон-заков". Режущий ветер в степи над голодными, холодными зэками.
Черезо всЈ это было невозможно возобновить в себе чувство, с каким
выписывались буковки функций действительного переменного на податливом
линолеуме доски.
Оба закурили, Нержин волнуясь, и сели, разделЈнные маленьким столиком.
ВеренЈв не в первый раз встречал своих прежних студентов -- по
Московскому университету и по Ростовскому, куда его в борьбе теоретических
школ послали перед войной для проведения твЈрдой линии. Но и для него было
необычное в сегодняшней встрече: уединЈнность подмосковного объекта,
окутанного дымкой трегубой секретности, оплетенного многими рядами колючей
проволоки; странный синий комбинезон вместо привычной людской одежды.
По какому-то праву, резко обозначив морщины у губ, спрашивал младший из
двух, неудачник, а старший отвечал -- застенчиво, будто стыдясь своей
незатейливой биографии учЈного: эвакуация, реэвакуация, работал три года у
К..., защитил докторскую по топологии... До неучтивости рассеянный, Нержин
не спросил даже темы диссер- {58} тации из этой сухотелой науки, из которой
сам когда-то выбирал курсовой проект. Ему вдруг стало жаль ВеренЈва...
Множества упорядоченные, множества не вполне упорядоченные, множества
замкнутые... Топология! Стратосфера человеческой мысли! В двадцать четвЈртом
столетии она, может быть, и понадобится кому-нибудь, а пока... А пока...

Мне нечего сказать о солнцах и мирах,
Я вижу лишь одни мученья человека...

А как он попал в это ведомство? почему ушЈл из Университета?.. Да
направили... И нельзя было отказаться?.. Да отказаться можно было, но... Тут
и ставки двойные... Есть детишки?.. Четверо...
Стали зачем-то перебирать студентов нержинского выпуска, последний
экзамен которого был в день начала войны. Кто поталантливей -- контузило,
убило. Такие вечно лезут вперЈд, себя не берегут.

Страницы: (281) :  <<  ... 27282930313233343536373839404142 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
-- Так. А ты не обижайся, старина, покурю и уйду. Трогать не будем, не
до вас пришли, живите себе.
Посидел, посидел веселый кожаный картуз, засмеялся и пошел.
-- Прощай.
-- С Богом, сынок! -- И повеселел старик: люди ж и они. Под вечером,
как начали сниматься большевики, вынес сала ломоть и дал какой-то красной
звезде.
-- Спасибо, отец! Свидимся еще.
-- А как же? Да вот волов свели, плешь их башке, пшеницу тоже посвезли.
-- Ничего, ничего, сработаем еще, наживем. Теперь дело видней. Всем
плохо, перетерпим.
Старик зашел в кучу солдат, осматривался и слушал.
-- Так не ждать их?
-- Как хошь, хоть жди, да не дождешься.
-- А вы не турецкой будете породы? Крест-то носите?
-- Крест сжечь надо, на нем Христа распяли. А породы мы все одной. Это
они крест всем несут, а мы крест со своей спины снять хочем, чтоб жилось
легче.
-- Так-так... -- Старик понял все слова и пошел домой обдумывать.
Ушли и большевики. У соседа Родионыча остались нетронутыми две пары
волов. Он приходил каждый вечер к Антону Карпычу и радовался, и клял.
-- А? Ведь хозяин еще я, Карпыч, а? Как скажешь? Може, не воротится
фронт Николы. И степь и волы -- наши, и хаты целы, и хлебом до лета
натянем... И крестов с церквей не посшибали, брехня одна была.
Карпыч думал и думал, где истинный бес, где печатано клеймо его?
Не там ли, где волы его? Не крест ли печать бесова...

Андрей Платонов   
«Волы»