В круге первом (т.1)

Сперва в своЈм одиночестве он всЈ читал книги -- "Борьба за мир",
"Кавалер Золотой Звезды", "России славные сыны", потом стихи Прокофьева,
ГрибачЈва -- и! -- с ним случилось чудесное превращение: он и сам стал
писать стихи! Известно, что поэтов рождает несчастье и душевные муки, а муки
у Мамурина были острей, чем у какого-нибудь другого арестанта. Сидя второй
год без следствия и суда, {67} он по-прежнему жил только последними
партийными директивами и по-прежнему боготворил Мудрого Вождя. Мамурин так
открывался Рубину, что не тюремная баланда страшна (ему, кстати, готовили
отдельно) и не разлука с семьЈй (его, между прочим, один раз в месяц тайком
возили на собственную квартиру с ночЈвкой), вообще -- не примитивные
животные потребности, -- горько лишиться доверия Иосифа Виссарионовича,
больно чувствовать себя не полковником, а разжалованным и опороченным. Вот
почему им, коммунистам, неизмеримо тяжелей переносить заключение, чем
окружающей беспринципной сволочи.
Рубин был коммунист. Но услышав откровенности своего как будто
единомышленника и почитав его стихи, Рубин откинулся от такой находки, стал
избегать Мамурина, даже прятаться от него, -- всЈ же своЈ время проводил
среди людей, несправедливо на него нападающих, но делящих с ним равную
участь.
А Мамурина стегало безутишное, как зубная боль, стремление --
оправдаться перед партией и правительством. Увы, всЈ знакомство со связью
его, начальника связи, кончалось держанием в руках телефонной трубки.
Поэтому работать он, собственно, не мог, мог только руководить. Но и
руководство, если б это было руководство делом заведомо гиблым, не могло
вернуть ему расположения Лучшего Друга Связистов. Руководить надо было делом
заведомо надЈжным.
К этому времени в Марфинском институте проступило два таких
обнадЈживающих дела: Вокодер и СемЈрка.
По какому-то глубинному импульсу, рвущему плети логических доводов,
люди сходятся или не сходятся с первого взгляда. Яконов и его заместитель
Ройтман не сошлись. Что ни месяц, они становились невыносимее друг для друга
и лишь, впряженные более тяжЈлой рукой в одну колесницу, не могли из неЈ
вырваться, а только тянули в разные стороны. Когда секретная телефония
начала осуществляться пробными параллельными разработками, Ройтман, кого
мог, стянул в Акустическую для разработки системы "вокодер", что значило
по-английски voice coder (кодированный голос), а по-русски было окрещено
"аппарат искусственной речи", но это не привилось. В ответ и Яконов {68}
ободрал все прочие группы: самых схватчивых инженеров и самую богатую
импортную аппаратуру стянул в "СемЈрку", лабораторию №7. Хилые поросли
остальных разработок погибли в неравной борьбе.

Страницы: (281) :  <<  ... 34353637383940414243444546474849 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Сам-то я как поступал? Чуть только
спелись сердца - глядь, и тела туда же за ними, - челядь берет пример с
господ! И выходит на поверку, что месяц серебристый - всего-навсего сводник.
Жена. Ты бы поглядел, какие роскошные книжки господин майор посылает к
нам в дом. Твоя дочь-то молится по этим книгам.
Миллер (свистит). Как же, молится! Много ты понимаешь! Простую,
натуральную пищу нежный желудок его милости не переваривает. Сначала
господин майор должен отдать ее на выварку искусным поварам той адской,
чумной кухни, что зовется изящной словесностью. В печку всю эту пакость!
Девчонка наберется бог знает чего, разного невероятного вздора, кровь у нее
забурлит, как от шпанской мушки, - и прощайте тогда крупицы христианской
веры, которую отец и так уж с грехом пополам в ней поддерживал! В печку,
тебе говорят! Девчонка забивает себе голову всякой чертовщиной, уносится
мыслью в тридесятые государства и в конце концов потеряет, позабудет дорогу
в родные палестины, устыдится, что ее отец - скрипач Миллер, и отвадит
хорошего, почтенного зятя, который как раз пришелся бы мне ко двору... Ну уж
нет, накажи меня бог! (Вскакивает; в сердцах.) Скорей, пока не поздно! А
майору... да, да, майору... поворот от ворот. (Направляется к выходу.)
Жена. С ним надо быть повежливее, Миллер. Мы немало нажились на одних
только его подарочках!..
Миллер (возвращается и останавливается перед ней). Это что же, плата за
честь моей дочери?.. Убирайся ты к черту, мерзкая сводня!.. Лучше я возьму
скрипку и пойду по миру, буду играть за тарелку супу, лучше я разобью свою
виолончель и набью ее навозом, но только ни за что не притронусь к деньгам,
ради которых единственное мое дитя пожертвовало своею душою и вечным
спасением. Откажись от проклятого кофе и от нюхательного табаку, - вот тебе
и не нужно будет торговать красотой твоей дочери. Я жрал до отвала и носил
тонкие сорочки еще до того, как этот отпетый негодяй повадился ко мне в дом.
Жена...

Шиллер Иоганн Кристоф Фридрих (Johann Christoph Friedrich Schiller)   
«Коварство и любовь»