В круге первом (т.1)

-- Да, перепЈлочка... Кажется, я... скоро уеду.
Она извернулась в его руках и, роняя платок с плеч, сколь крепко могла,
обнимала:
-- Ку-да-а?
-- Как куда? Мы -- люди бездны. Мы исчезаем, откуда выплыли, -- в
лагерь, -- рассудливо объяснял Глеб.
-- За что-о-оже?? -- не словами, а стоном вышло из Симочки.
Глеб смотрел близко и даже недоумЈнно в глаза этой некрасивой девушки,
любовь которой так нечаянно, так без усилий заслужил. Она была захвачена его
судьбою больше, чем он сам.
-- Можно было и остаться. Но в другой лаборатории. Мы всЈ равно не были
бы вместе.
(Он так сейчас выговорил, будто именно из-за этого в кабинете Антона
отказался. Но он выговорил механическим сочетанием звуков, как говорил и
Вокодер. На самом деле таково было арестантское крайнее положение, что и
перейдя в другую лабораторию, Глеб искал бы всего этого с женщиной,
работающей рядом, и оставшись в Акустической -- с любой другой женщиной,
любого вида, назначенной работать за смежный стол вместо Симочки.)
А она маленьким тельцем вся теснилась к нему и целовала.
Эти минувшие недели, после первого поцелуя, -- зачем было щадить
Симочку, жалеть еЈ призрачное будущее счастье? Вряд ли найдЈт она жениха,
всЈ равно достанется кому-нибудь так. Сама идЈт в руки, и с таким испугом
стучит у обоих... Перед тем, как нырнуть в лагеря, где уж этого ни за что не
будет...
-- Мне жаль будет уехать... так... Я хотел бы увезти память о... о
твоЈм... о твоей... Вообще оставить тебя... с ребЈнком...
Она стремглав опустила пристыженное лицо и сопротивлялась его пальцам,
пытавшимся вновь запрокинуть ей {79} голову.
-- ПерепЈлочка... ну, не прячься... Ну, подними головку. Что ты
замолчала? А ты -- хочешь?
Она вскинула голову и изглубока сказала:
-- Я буду вас ждать! Вам -- пять осталось? -- я буду вас пять лет
ждать! А вы, когда освободитесь -- вернЈтесь ко мне?
Он этого не говорил. Она поворачивала так, будто у него нет жены. Она
обязательно хотела замуж, долгоносенькая!
Жена Глеба жила тут же, где-то в Москве. Где-то в Москве, но всЈ равно,
как если бы и на Марсе.
А кроме Симочки на коленях и кроме жены на Марсе, ещЈ были в письменном
столе захороненные -- его этюды о русской революции, забравшие столько
труда, втянувшие лучшие мысли. Его первые нащупывающие формулировки.
Ни клочка записей не выпускали с шарашки. Да и на обысках пересылок они
могли дать ему только новый срок.
И надо было солгать сейчас! Солгать, пообещать, как это всегда
обещается. И тогда, уезжая, безопасно оставить написанное у Симочки.
Но и во имя такой цели не было у него сил солгать перед глазами,
смотревшими с надеждой.
Убегая от тех глаз, от того вопроса, он стал целовать еЈ маленькие
неокруглые плечи, оголЈнные из-под блузки его руками.

Страницы: (281) :  <<  ... 42434445464748495051525354555657 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
-- И вы думаете, что со временем все женщины будут ученые?
-- Со временем, конечно. Взять пример с нашего быта и
деревенского: вы знаете, например, как теперь в деревне ценится
жених, какое, пользуясь нашим временем, он заламывает приданое
с невесты.
-- Но как же и быть без приданого?
-- Как быть? вот у меня пустая комната, привожу к себе жену
и говорю: будем жить, как я живу, так и ты...
-- Вам хорошо, у вас пустая комната, и, так сказать, голова,
а ежели изба, хомуты и прочее, а женщина у печи и на скотный
двор ходит, и я всякую вещь должен завести для совместной
жизни, то как же я стану на хозяйство без приданого?
С этого момента я стал решительно на защиту хозяйственного
быта в избе с вещами, с приданым, против жизни головой в пустой
комнате, знаю я это житье -- довольно!
-- А почему? -- резко спросил меня политраб.
Это было совершенно особенное почему, не то обычное научное
в смысле детерминизма, холодное, бесстрастное, а совершенно
такое же, как в Голубиной книге и у детей, источник чего --
моральная или эстетическая и вообще желанная качественность.
Я вооружился терпением ученого и решил, заключив вопрос о
приданом в цепь исторических причин, увести политраба в
бесконечность прошлого и, возвратясь оттуда, вдруг представить
дело в таком виде, что вся совокупность наших знаний о приданом
не даст нам троим -- скорняку, политрабу и мне -- согласно
решить в данный момент, следует брать приданое или не следует.
Я не рассчитал того, что цепь причин бесконечна, и политраб
загонит меня своим "почему" в беспредельность и никогда не даст
возможности вернуться к приданому в настоящий момент. Дело
осложнилось еще и тем, что скорняк понимал нас по-своему,
вмешивался и все перебивал примером из жизни какого-то купца
Василия Ивановича. Я, например, говорю:
-- Когда между враждующими славянскими народами явились
базары, кончаются воинственные набеги за женщинами,
прекращается умыкание жен.
-- А почему? -- спрашивает политраб...

Пришвин Михаил Михайлович   
«Голубиная книга»