В круге первом (т.1)

Необразованная мать. Замарашка Coco не вылезал из луж
подле горки царицы Тамары. Не то, чтобы стать властелином мира, но как этому
ребЈнку выйти из самого низменного, самого униженного положения?
ВсЈ же виновник жизни его похлопотал, и в обход церковных установлений
приняли мальчика не из духовной семьи -- сперва в духовное училище, потом
даже в семинарию.
Бог Саваоф с высоты потемневшего иконостаса сурово призвал
новопослушника, распластанного на холодных каменных плитах. О. с каким
усердием стал мальчик служить Богу! как доверился ему! За шесть лет ученья
он по силам долбил Ветхий и Новый Заветы, Жития святых и церковную историю,
старательно прислуживал на литургиях.
Вот здесь, в "Биографии", есть этот снимок: выпускник духовного училища
Джугашвили в сером подряснике с круглым глухим воротом; матовый, как бы
изну- {121} рЈнный моленьями, отроческий овал лица; длинные волосы,
подготовляемые к священнослужению, строго пробраны, со смирением намазаны
лампадным маслом и напущены на самые уши -- и только глаза да напряжЈнные
брови выдают, что этот послушник пойдЈт, пожалуй, до митрополита.
А Бог -- обманул... Заспанный постылый городок среди круглых зелЈных
холмов, в извивах Меджуды и Лиахви, отстал: в шумном Тифлисе умные люди
давно уже над Богом смеялись. И лестница, по которой Coco цепко карабкался,
вела, оказывается, не на небо, а на чердак.
Но клокочущий забиячный возраст требовал действия! Время уходило -- не
сделано ничего! Не было денег на университет, на государственную службу, на
начало торговли -- зато был социализм, принимающий всех, социализм,
привыкший к семинаристам. Не было наклонностей к наукам или к искусствам, не
было умения к ремеслу или воровству, не было удачи стать любовником богатой
дамы -- но открытыми объятьями звала всех, принимала и всем обещала место --
Революция.
Сюда, в "Биографию", он посоветовал включить и фото этого времени, его
любимый снимок. Вот он, почти в профиль. У него не борода, не усы, не
бакенбарды (он не решил ещЈ, что), а просто не брился давно, и всЈ воедино
живописно заросло буйной мужской порослью. Он весь готов устремиться, но не
знает, куда. Что за милый молодой человек! Открытое, умное, энергичное лицо,
ни следа того изувера-послушника. ОсвобождЈнные от масла, волосы воспряли,
густыми волнами украсили голову и, колыхаясь, прикрывают то, что в нЈм может
быть несколько не удалось: лоб невысокий и покатый назад. Молодой человек
беден, пиджачок его куплен поношенным, дешЈвый клетчатый шарфик с
художнической вольностью облегает шею и закрывает узкую болезненную грудь,
где и рубашки-то нет. Этот тифлисский плебей не обречЈн ли уже и
туберкулЈзу?
Всякий раз, когда Сталин смотрит на эту фотографию, сердце его
переполняется жалостью (ибо не бывает сердец, совсем не способных к ней).

Страницы: (281) :  <<  ... 71727374757677787980818283848586 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... И все они были голые. Вернее, полуголые, что еще страшнее.
Их голубые вигоневые штаны были наполнены огромными подвижными
ягодицами. Розовые лифчики с четкими швами являли напоказ овощное
великолепие форм. Тем более что некоторые из женщин предпочли обвязать
лифчиками свои шальные головы. Так что их плодово-ягодные украшения сверкали
в душном мраке, как ночные звезды.
Я почувствовал одновременно легкость и удушье. Парение и тяжесть. Как
будто плаваю в жидком свинце.
Я громко спросил: "В чем дело, товарищи?" И после этого лишился чувств.

Очнулся я на мягком ложе из гнилой капусты. Женщины поливали меня водой
из консервной банки с надписью "Тресковое филе". Мне захотелось провалиться
сквозь землю.То есть буквально сию же минуту, не вставая.
Женщины склонились надо мной. С полу их нагота выглядела еще более
устрашающе. Розовые лямки были натянуты до звона в ушах. Голубые штаны
топорщились внизу, как наволочки, полные сена. Одна из них с досадой
выговорила:
- Что это за фенькин номер? Масть пошла, а деньги кончились?
- Недолго музыка играла, - подхватила вторая, - недолго фрайер
танцевал.
А третья нагнулась, выпрямилась и сообщила подругам:
- Девки, гляньте, бруки-то на молнии, как ридикюль...
Тут я понял, что надо бежать. Это были явные уголовницы. Может,
осужденные на пятнадцать суток за хулиганство. Или по указу от 14 декабря за
спекуляцию. Не знаю.
Я медленно встал на четвереньки. Поднялся, хватаясь за дверной косяк.
Сказал: "Мне что-то нехорошо", - и вышел.
Женщины высыпали из сарая. Одна кричала:
- Студент, не гони порожняк, возвращайся!
Другая:
- Оставь болтунчик Зоиньке на холодец!
Третья подавала голос:
- Уж лучше мне, с возвратом. Почтой вышлю. До востребования!
И лишь старуха в грязной белой юбке укоризненно произнесла:
- Бесстыжие вы девки, как я погляжу!
И затем, обращаясь ко мне:
- А ты не смущайся. Не будь чем кисель разливают...

Довлатов Сергей Донатович   
«Виноград»