В круге первом (т.2)

Он даже ясно, уверенно представил: именно так! уже затаились в квартире
и ждут. И как только он откроет -- выскочат в коридор из комнат и схватят.
Может быть, последние минуты его вольной жизни и были -- эти покойные
минуты на заднем сиденьи в обнимку с Дотти, не подозревающей ничего.
Может быть, пришла всЈ-таки пора сказать ей что-то?
Он посмотрел на неЈ с жалостью, даже с нежностью,
-- а Дотти сейчас же вобрала этот взгляд, и верхняя губа еЈ мило
вздрогнула, по-оленьи...
Но что б он мог ей в трЈх словах сказать -- и даже не при таксЈре, уже
разочтясь? Что не надо путать отечества и правительства?.. Что такое
надчеловеческое оружие преступно допускать в руки шального режима? Что нашей
стране совсем не надобно военной мощи -- и вот тогда мы только и будем жить?
Этого почти никто не поймЈт среди власти. Не поймут академики! --
особенно те, кто сами кропают эту бомбочку. Что же способна понять
разряженная и жадная к вещам жена дипломата?
ЕщЈ он сам себе напомнил эту неуклюжую манеру Дотти -- разрушить всЈ
настроение задушевного разговора каким-нибудь неуместным, неверным, грубым
замечанием. Нет у неЈ тонкости, никогда не было -- и как же человеку узнать
о том, чего никогда у него не было?..
В лифте он не смотрел ей в лицо. Ничего не сказал на площадке. Открыл
одним ключом, вставил поворачивать английский, естественно отступил
пропустить еЈ вперед {160} - а пропускал-то в капкан! -- но, может, лучше,
что еЈ первую? она ничего не теряет, а он увидит и... -- нет, не побежит, но
пять секунд лишних будет думать!..
Дотти вошла, зажгла свет.
Никто не кинулся. Не висело чужих шинелей. Не было чужих небрежных
следов на полу.
Впрочем, это ещЈ ничего не доказывало. ЕщЈ все комнаты надо осмотреть.
Но уже сердце верило, что нет никого! Сейчас -- на засов, на другой
засов! И ни за что не открывать! -- спят, нету...
Распахивалась тЈплая безопасность.
И соучастницей безопасности и радости была Дотти.
Он благодарно помог ей снять пальто.
А она наклонила перед ним голову, так, что он затылок видел еЈ, этот
особенный узор волос, и вдруг сказала с покаянной внятностью:
-- Побей меня. Как мужик бабу бьЈт... Побей хорошенько.
И -- посмотрела, в полные глаза. Она не шутила нисколько. Даже был
признак плача, только особенный, еЈ: она не плакала вольным потоком, как все
женщины, а лишь единожды чуть смачивались глаза и тут же высыхали,
черезмерно высыхали, до тЈмной пустоты.
Но Иннокентий -- не был мужик. Он не готов был бить жену. Даже не
задумывался, что это вообще можно.
Он положил ей руки на плечи:
-- Зачем ты бываешь такой грубой?
-- Я бываю грубой, когда мне очень больно. Я сделаю больно другому и за
этим спрячусь.

Страницы: (271) :  <<  ... 101102103104105106107108109110111112113114115116 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Сейчас Петр
Евсеевич несколько волновался за паровоз, который с резкой
задыхающейся отсечкой пара, доходившей до напряженных чувств
Петра Евсеевича, взволакивал какие-то грубые грузы на подъем.
Петр Евсеевич остановился и с сочувствием помощи вообразил
мучение машины, гнетущей вперед и на гору косность осадистого
веса.
-- Лишь бы что не лопнуло на сцепках,-- прошептал Петр
Евсеевич, сжимая зубы меж зудящих десен.-- И лишь бы огню
хватило,-- ведь он там воду жжет! Пусть потерпит, теперь
недалеко осталось...
Паровоз со скрежетом бандажей пробуксовывал подъем, но не
сдавался влипающему в рельсы составу. Вдруг паровоз тревожно и
часто загудел, прося сквозного прохода: очевидно, был закрыт
семафор; машинист боялся, что, остановившись, он затем не
возьмет поезд в упор подъема.
"И что это делается, господи боже мой!"-- горестно поник
Петр Евсеевич и энергично отправился на вокзал -- рассмотреть
происшествие.
Паровоз дал три свистка, что означает остановку, а на
вокзале Петр Евсеевич застал полное спокойствие. Он сел в зале
третьего класса и начал мучиться: "Где же тут государство?--
думал Петр Евсеевич.-- Где же тут находится автоматический
порядок?"
-- Щепотко!-- крикнул дежурный агент движения составителю
поездов.-- Пропускай пятьдесят первый на восьмую. Сделай
механику и главному отметку, что нас транзитом забили. Ты
растаскал там цистерны?
-- Так точно!-- ответил Щепотко.-- Больше пока ничего не
принимайте,-- мне ставить некуда. Надо пятьдесят первый
сработать.
"Теперь все вполне понятно,-- успокоился Петр Евсеевич.--
Государство тут есть, потому что здесь забота. Только надо
населению сказать, чтоб оно тише существовало, иначе машины
лопнут от его потребностей".
С удовлетворенным огорчением Петр Евсеевич покинул
железнодорожный узел, чтобы посетить ближнюю деревню, под
названием Козьма.
В той Козьме жило двадцать четыре двора...

Андрей Платонов   
«Государственный житель»