В круге первом (т.2)

... Как-то вызвали его в парткабинет Тракторного. ЛЈва считал себя
одним из создателей завода: он работал в редакции его многотиражки. Он бегал
по цехам, воодушевлял молодЈжь, накачивал бодростью пожилых рабочих,
вывешивал "молнии" об успехах ударных бригад, о прорывах и разгильдяйстве.
Двадцатилетний парень в косоворотке, он вошЈл в парткабинет с той же
открытостью, с которой случилось ему как-то войти и в кабинет секретаря ЦК
Украины. И как там он просто сказал: "Здравствуй, товарищ Постышев!" -- и
первый протянул ему руку, так сказал и здесь сорокалетней женщине со
стриженными волосами, повязанными красной косынкой:
-- Здравствуй, товарищ Пахтина! Ты вызывала меня?
-- Здравствуй, товарищ Рубин, -- пожала она ему руку. -- Садись.
Он сел.
ЕщЈ в кабинете был третий человек, нерабочий тип, в галстуке, костюме,
жЈлтых полуботинках. Он сидел в стороне, просматривал бумаги и не обращал
внимания на вошедшего.
Кабинет парткома был строг, как исповедальня, выдержан в
пламенно-красных и деловых чЈрных тонах.
Женщина стеснЈнно, как-то потухло, поговорила с ЛЈвой о заводских
делах, всегда ревностно обсуждаемых {166} ими. И вдруг, откинувшись, сказала
твердо:
-- Товарищ Рубин! Ты должен разоружиться перед партией!
ЛЈва был поражЈн. Как? Он ли не отдаЈт партии всех сил, здоровья, не
отличая дня от ночи?
Нет! Этого мало.
Но что ж ещЈ?!
Теперь вежливо вмешался тот тип. Он обращался на "вы" -- и это резало
пролетарское ухо. Он сказал, что надо честно и до конца рассказать всЈ, что
известно Рубину об его женатом двоюродном брате: правда ли, что тот состоял
прежде активным членом подпольной троцкистской организации, а теперь
скрывает это от партии?..
И надо было сразу что-то говорить, а они вперились в него оба...
Глазами именно этого брата учился ЛЈва смотреть на революцию. Именно от
него он узнавал, что не всЈ так нарядно и беззаботно, как на первомайских
демонстрациях. Да, Революция была весна -- потому и грязи было много, и
партия хлюпала в ней, ища скрытую твЈрдую тропу.
Но ведь прошло четыре года. Но ведь смолкли уже споры в партии. Не то,
что троцкистов -- уже и бухаринцев начали забывать. ВсЈ, что предлагал
расколоучитель и за что был выслан из Союза, -- Сталин теперь ненаходчиво,
рабски повторял. Из тысячи утлых "лодок" крестьянских хозяйств добро ли,
худо ли, но сколотили "океанский пароход" коллективизации. Уже дымили домны
Магнитогорска, и тракторы четырЈх заводов-первенцев переворачивали колхозные
пласты. И "518" и "1040"* были уже почти за плечами. ВсЈ объективно
свершалось во славу Мировой Революции -- и стоило ли теперь воевать из-за
звуков имени того человека, которым будут названы все эти великие дела? (И
даже новое это имя ЛЈвка заставил себя полюбить.

Страницы: (271) :  <<  ... 105106107108109110111112113114115116117118119120 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Ну, знаешь, отец! "Мисс"! Стыдно тебе так обращаться со вдовой.
Архидиакон. Стыдно тебе так обращаться с отцом! Твой злополучный брак был
чудовищным безрассудством. Тебя приучили к образу жизни, который тебе
решительно не по средствам - который мне не по средствам,- у тебя
вообще нет никаких средств. Почему ты не вышла за Мэтью, моего лучшего
викария?
Эрминтруда. Я хотела, а ты мне не позволил. Ты настоял, чтобы я вышла за
Рузенхонкерса-Пипштейна.
Архидиакон. Я хотел устроить тебя как можно лучше, дитя мое.
Рузенхонкерс-Пипштейн был миллионером.
Эрминтруда. Откуда ты знал, что он миллионер?
Архидиакон. Да ведь он приехал из Америки! Конечно, он был миллионером. К
тому же он доказал моим поверенным, что в момент заключения брака у
него было пятнадцать миллионов долларов.
Эрминтруда. Мне эти поверенные доказали, что в момент смерти у него было
шестнадцать миллионов. Он действительно был миллионером и остался им до
конца.
Архидиакон. О мамон, мамон! Я наказан за то, что преклонил колена перед
богатством. Неужели от твоей доли наследства ничего не осталось? Мы
считали, что тебе обеспечено пятьдесят тысяч долларов в год. И ведь
только половина ценностей казалась спекулятивной - остальные деньги
были в гарантированных акциях! Куда все это делось?
Эрминтруда. Спекулятивные акции все время падали, а гарантированные
приходилось продавать, чтобы платить долги по спекулятивным, - пока вся
эта лавочка не лопнула.
Архидиакон. Эрминтруда! Как ты выражаешься!
Эрминтруда. О господи! Как бы ты выражался, если бы у тебя отняли пятьдесят
тысяч в год? Короче говоря, я не могу жить в нищете, как у вас принято.
Архидиакон. В нищете!
Эрминтруда. Я привыкла к удобствам.
Архидиакон. К удобствам!
Эрминтруда. К богатству, если тебе угодно. К роскоши, если желаешь. Называй
как хочешь. Я не могу жить в доме, на содержание которого тратят меньше
ста тысяч долларов в год.
Архидиакон. В таком случае, моя дорогая, тебе придется найти себе еще одного
жениха-миллионера, а пока можешь пойти в горничные к принцессе!
Эрминтруда...

Шоу, Джордж Бернард (Shaw, George Bernard)   
«Инка перусалемский»