В круге первом (т.2)

И
если дитЈ хозяйское умирало -- подыхайте вы, злыдни, и со своим дитЈм, а
хлеба испечь -- не дать. И не исторгала жалости, а привычна стала, как в
городе трамвай, эта одинокая телега с понурой лошадью, на рассвете идущая
затаЈнным мЈртвым селом. Кнутом в ставенку:
-- Покойники 'е? Вын'осьтэ.
И в следующую ставенку:
-- Покойники е? Выносьтэ.
А скоро и так:
-- Э! Чи тут е жив'ы?
А сейчас вжато в голову. Врезано калЈной печатью. ЖжЈт. И чудится
иногда: раны тебе -- за это! Тюрьма тебе -- за это! Болезни тебе -- за это!
Пусть. Справедливо. Но если понял, что это было ужасно, но если никогда
бы этого не повторил, но если уже отплачено? -- как это счистить с себя?
Кому бы сказать: о, этого не было! Теперь будем считать, что этого не было!
Сделай так, чтоб этого не было!..
Чего не выматывает бессонная ночь из души печальной, ошибавшейся?..
На этот раз сам надзиратель отодвинул форточку. Он {169} решился-таки
бросить пост и сходить в штаб. Оказалось, там все спали -- и некому было
взять трубку на зуммер. Разбуженный старшина выслушал его доклад, выругал за
уход с поста и, зная, что фельдшерица спит с лейтенантом, не осмелился их
будить.
-- Нельзя, -- сказал надзиратель в форточку. -- Сам ходил, докладывал.
Говорят -- нельзя. Отложить до утра.
-- Я -- умираю! Я -- умираю! -- хрипел ему Рубин в форточку. -- Я вам
форточку разобью! Позовите сейчас дежурного! Я голодовку объявляю!
-- Чего -- голодовку? Тебя кто кормит, что ли? -- рассудительно
возразил вертухай. -- Утром завтрак будет -- там и объявишь... Ну, походи,
походи. Я старшине ещЈ назвоню.
Никому из сытых своею службой и зарплатой рядовых, сержантов,
лейтенантов, полковников и генералов не было дела ни до судьбы атомной
бомбы, ни до издыхающего арестанта.
Но издыхающему арестанту надо было стать выше этого!
Превозмогая дурноту и боль, Рубин всЈ так же мерно старался ходить по
коридору. Ему припомнилась басня Крылова "Булат", Басня эта на воле
проскользнула мимо его внимания, но в тюрьме поразила.

Булатной сабли острый клинок
Заброшен был в железный хлам;
С ним вместе вынесен на рынок
И мужику задаром продан там.

Мужик же Булатом драл лыки, щепал лучину. Булат стал весь в зубцах и
ржавчине. И однажды іж спросил Булата в избе под лавкой, не стыдно ли ему? И
Булат ответил Ежу так, как сотни раз мысленно отвечал сам Рубин:

Нет, стыдно то не мне, а стыдно лишь тому,
Кто не умел понять, к чему я годен!..

{170}

--------
72

В ногах ощутилась слабость, и Рубин подсел к столу, привалился грудью к
его ребру.
Как ни ожесточЈнно он отвергал доводы Сологдина,
-- тем больней было ему их слышать, что он знал долю справедливости в
них.

Страницы: (271) :  <<  ... 107108109110111112113114115116117118119120121122 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Оно давило на разум, как вода на большой глубине
давит на тело водолаза. Оно угнетало безграничностью и непреложностью своего
закона. Оно добиралось до самых сокровенных тайников их сознания, выжимая из
него, как сок из винограда, все напускное, ложное, всякую склонность к
слишком высокой самооценке, свойственную человеческой душе, и внушало им
мысль, что они всего лишь ничтожные, смертные существа, пылинки, мошки,
которые прокладывают свой путь наугад, не замечая игры слепых сил природы.
Прошел час, прошел другой. Бледный свет короткого, тусклого дня начал
меркнуть, когда в окружающей тишине пронесся слабый, отдаленный вой. Он
стремительно взвился вверх, достиг высокой ноты, задержался на ней, дрожа,
но не сбавляя силы, а потом постепенно замер. Его можно было принять за
стенание чьей-то погибшей души, если б в нем не слышалось угрюмой ярости и
ожесточения голода.
Человек, шедший впереди, обернулся, поймал взгляд того, который брел
позади саней, и они кивнули друг другу. И снова тишину, как иголкой, пронзил
вой. Они прислушались, стараясь определить направление звука. Он доносился
из тех снежных просторов, которые они только что прошли.
Вскоре послышался ответный вой, тоже откуда-то сзади, но немного левее.
-- Это ведь они за нами гонятся, Билл, -- сказал шедший впереди. Голос
его прозвучал хрипло и неестественно, и говорил он с явным трудом.
-- Добычи у них мало, -- ответил его товарищ. -- Вот уже сколько дней я
не видел ни одного заячьего следа.
Путники замолчали, напряженно прислушиваясь к вою, который поминутно
раздавался позади них.
Как только наступила темнота, они повернули собак к елям на берегу реки
и остановились на привал. Гроб, снятый с саней, служил им и столом и
скамьей. Сбившись в кучу по другую сторону костра, собаки рычали и грызлись,
но не выказывали ни малейшего желания убежать в темноту.
-- Что-то они уж слишком жмутся к огню, -- сказал Билл.
Генри, присевший на корточки перед костром, чтобы установить на огне
кофейник с куском льда, молча кивнул...

Джек Лондон (Jack London)   
«Белый Клык»