В круге первом (т.2)

Долго не было ему ответа, потом выглянула фельдшерица и опять
скрылась. Наконец, лейтенант вышел, хмурясь, из медпункта, и разрешил
старшине привести Рубина. {173}
Теперь Рубин надел шинель в рукава и застегнулся, скрывая бельЈ.
Старшина повЈл его подвальным коридором шарашки, и они поднялись в тюремный
двор по трапу, на который густо нападало пушничка. В картинно-тихой ночи,
где щедрые белые хлопья не переставали падать, отчего мутные и тЈмные места
ночной глубины и небосклона казались прочерченными множеством белых
столбиков, старшина и Рубин пересекли двор, оставляя глубокие следы в
рассыпчато-воздушном снеге.
Здесь, под этим милым тучевым буро-дымчатым от ночного освещения небом,
ощущая на поднятой своей бороде и на горячем лице детски-невинные
прикосновения шестигранных прохладных звЈздочек, -- Рубин замер, закрыл
глаза. Его пронизало наслаждение покоя, тем более острое, чем оно было
кратче, -- вся сила бытия, всЈ счастье никуда не идти, ничего не просить,
ничего не хотеть -- только стоять так ночь напролЈт, замерев -- блаженно,
благословенно, как стоят деревья, ловить, ловить на себя снежинки.
И в этот самый миг с железной дороги, которая шла от Марфина меньше,
чем в километре, донЈсся долгий заливчатый паровозный гудок -- тот
особенный, одинокий в ночи, за душу берущий паровозный гудок, который в
зените лет напоминает нам детство, оттого что в детстве так много обещал к
зениту лет.
Даже полчаса вот так постоять -- весь бы отошЈл, выздоровел душой и
телом и сложил бы нежное стихотворение -- о ночных паровозных гудках.
Ах, если бы можно было не идти за конвоиром!..
Но конвоир уже с подозрением оглядывался: не задуман ли здесь ночной
побег?
И ноги Рубина пошли, куда предписано было.
Фельдшерица порозовела от молодого сна, кровь играла на еЈ щеках. Она
была в белом халате, но повязанном, видимо, не поверх гимнастЈрки и юбки, а
налегке. Всякий арестант всегда и Рубин во всякое другое время сделал бы это
наблюдение, но сейчас строй мыслей Рубина не снисходил до этой грубой бабы,
промучившей его всю ночь.
-- Прошу: тройчатку и что-нибудь от бессонницы, только не люминал, мне
заснуть надо -- сразу. {174}
-- От бессонницы ничего нет, -- механически отказала она.
-- Я-про-шу-вас! -- внятно повторил Рубин. -- Мне с утра делать работу
для министра. А я уснуть не могу.
Упоминание о министре, да и соображение, что Рубин будет стоять и
неотступно просить этот порошок (а по некоторым признакам она рассчитывала,
что лейтенант к ней сейчас вернЈтся), подвигло фельдшерицу изменить своему
обычаю и дать лекарство.
Она достала из шкафика порошки и заставила Рубина всЈ выпить тут же, не
отходя (по тюремному медицинскому уставу всякий порошок рассматривается как
оружие и не может быть выдан арестанту в руки, а только в рот).

Страницы: (271) :  <<  ... 110111112113114115116117118119120121122123124125 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Джон Холден заключил эту сделку с легким сердцем; но получилось так,
что девушка, еще не достигнув расцвета, без остатка заполнила его жизнь.
Для нее и для старой ведьмы, ее матери, он снял небольшой, стоявший на
отшибе дом, из которого открывался вид на обнесенный кирпичной стеной
многолюдный город. И когда во дворе у колодца зацвели золотистые ноготки и
Амира окончательно обосновалась на новом месте, устроив все сообразно со
своими вкусами, а ее мать перестала ворчать и жаловаться на то, что в кухне
ей тесно, что каждый день ходить на рынок далеко и вообще вести хозяйство
слишком хлопотно, - Холден вдруг понял, что этот дом стал его родным домом.
В его холостяцкую городскую квартиру в любой час дня и ночи мог ввалиться
кто угодно, и жить там было неуютно. Здесь же он один имел право
переступить порог и войти на женскую половину дома: стоило ему пересечь
двор, как тяжелые деревянные ворота запирались на крепкий засов, и он
оставался безраздельным господином своих владений, где вместе с ним царила
только Амира. И вот теперь оказалось, что в это царство готовится вступить
некто третий, чье предполагаемое появление поначалу не вызвало у Холдена
восторга. Оно нарушало полноту его счастья. Оно грозило сломать мирный,
размеренный порядок жизни в доме, который он привык считать своим. Но Амира
была вне себя от радости, и не меньше ликовала ее мать. Ведь любовь
мужчины, особенно белого, даже в лучшем случае не отличается постоянством,
но - так рассуждали обе женщины - беглянку-любовь могут удержать цепкие
ручки ребенка.
- И тогда, - повторяла Амира, - тогда он и не взглянет в сторону белых
женщин. Я ненавижу их - ненавижу их всех!
- Со временем он все равно вернется к своему народу, - отвечала ей
мать, - но, с божьего соизволения, это время придет еще не скоро.
Холден продолжал сидеть молча; он размышлял о будущем, и мысли эти
были невеселы. Двойная жизнь чревата многими осложнениями...

Киплинг Редьярд (Kipling Rudyard)   
«Без благословения церкви»