В круге первом (т.2)

Ройтман, неуклонно и с блеском шедший к славе, ощутил, как пошатнулось его
положение именно за последний месяц.
Да неужели изменяет память? Ведь в революцию и ещЈ долго после неЈ
слово "еврей" было куда благонадЈжнее, чем "русский". Русского ещЈ проверяли
дальше {176} - а кто были родители? а на какие доходы жили до семнадцатого
года? Еврея не надо было проверять: евреи все были за революцию.
И вот... бич гонителя израильтян незаметно, скрываясь за
второстепенными лицами, принимал Иосиф Сталин.
Когда группу людей травят за то, что они были раньше притеснителями,
или членами касты, или за их политические взгляды, или за круг знакомств, --
всегда есть разумное (или псевдо-разумное?) обоснование. Всегда знаешь, что
ты сам выбрал свой жребий, что ты мог и не быть в этой группе. Но --
национальность?..
(Внутренний ночной собеседник тут возразил Ройтману: но
соцпроисхождения тоже не выбирали? А за него гнали.)
Нет, главная обида для Ройтмана в том, что ты от души хочешь быть
своим, таким, как все, -- а тебя не хотят, отталкивают, говорят: ты --
чужой. Ты -- неприкаянный. Ты -- жид.
Очень неторопливо, с большим достоинством, стенные часы в столовой
стали бить, но, отбив четыре, смолкли. Ройтман ждал пятого удара и
обрадовался, что только четыре. ЕщЈ успеет заснуть.
Он пошевелился. Жена хмыкнула во сне, перекатилась на другой бок, но и
спиной инстинктивно прижалась к мужу.
И тихо-тихо спал сын в столовой. Никогда не вскрикнет, не позовЈт.
ТрЈхлетний умненький сын был гордостью молодых родителей. Адам
Вениаминович с восхищением рассказывал о его нравах и проделках даже
заключЈнным в Акустической, по обычной нечувствительности счастливых людей
не понимая, что им, лишЈнным отцовства, это больно. (Да это была тема
удобная -- сближающая, а вместе с тем нейтральная.) Сын бойко тараторил, но
произношение его не установилось, он подражал днЈм -- матери (она была
волжанка и окала), а вечером отцу, пришедшему с работы (Адам же не только
картавил, но имел в произношении досадные недостатки).
Как это бывает в жизни, если уж приходит счастье, то оно не знает
краЈв. Любовь и женитьба, потом рождение сына пришли к Ройтману вместе с
концом войны и {177} со сталинской премией. Впрочем, и войну он провЈл
безбедно: в тихой Башкирии на высоком пайке НКВД Ройтман и его нынешние
приятели по Марфинскому институту конструировали первую систему телефонной
шифрации. Сейчас та система кажется примитивной, тогда же они стали за неЈ
лауреатами.
Как горячо они делали еЈ! Куда девался теперь тот порыв, те поиски, те
взлЈты?
С проницательностью тЈмного ночного бдения, когда неотвлекаемое зрение
обращается вовнутрь, Ройтман вдруг понял сейчас -- чего не хватало ему
последние годы.

Страницы: (271) :  <<  ... 112113114115116117118119120121122123124125126127 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Как оспой, ямами копыт
Изрыты пастбища и долы.

Немолчный топот, громкий стон,
Визжат тачанки и телеги.
Ужель я сплю и вижу сон,
Что с копьями со всех сторон
Нас окружают печенеги?
Не сон, не сон, я вижу въявь,
Ничем не усыпленным взглядом,
Как, лошадей пуская вплавь,
Отряды скачут за отрядом.
Куда они? И где война?
Степная водь не внемлет слову.
Не знаю, светит ли луна
Иль всадник обронил подкову?
Все спуталось...

Но понял взор:
Страну родную в край из края,
Огнем и саблями сверкая,
Междоусобный рвет раздор.
. . . . . . . . . . . . . . .

Россия -
Страшный, чудный звон.
В деревьях березь, в цветь - подснежник.
Откуда закатился он,
Тебя встревоживший мятежник?
Суровый гений! Он меня
Влечет не по своей фигуре.
Он не садился на коня
И не летел навстречу буре.
Сплеча голов он не рубил,
Не обращал в побег пехоту.
Одно в убийстве он любил -
Перепелиную охоту.

Для нас условен стал герой,
Мы любим тех, что в черных масках,
А он с сопливой детворой
Зимой катался на салазках.
И не носил он тех волос,
Что льют успех на женщин томных, -
Он с лысиною, как поднос,
Глядел скромней из самых скромных.
Застенчивый, простой и милый,
Он вроде сфинкса предо мной.
Я не пойму, какою силой
Сумел потрясть он шар земной?
Но он потряс...
Шуми и вей!
Крути свирепей, непогода,
Смывай с несчастного народа
Позор острогов и церквей.
. . . . . . . . . . . . . . .

Была пора жестоких лет,
Нас пестовали злые лапы.
На поприще крестьянских бед
Цвели имперские сатрапы...

Есенин Сергей Александрович   
«Ленин»