В круге первом (т.2)

Слова вырывались из него, но,
как бы описав бесплодную петлю в тЈмном воздухе, бумерангом возвращались к
нему же и терзали грудь:
-- Давно ли мы читали, что фордовский конвейер превращает рабочего в
машину и что это есть самое бесчело- {186} вечное выражение
капиталистической эксплуатации? Но прошло пятнадцать лет, и тот же конвейер
под именем потока славится как высшая и новейшая форма производства! В 45-м
году Чан Кай-ши был наш союзник, в 49-м удалось его свалить -- значит, он
гад и клика. Сейчас пытаются свалить Неру, пишут, что его режим в Индии --
палочный. Если удастся свалить, будут писать: клика Неру, бежавшая на остров
Цейлон. Если не удастся, будет -- наш благородный друг Неру. Большевики
настолько беззастенчиво приспосабливаются к моменту, что понадобься нынче
провести ещЈ одно повальное крещение Руси -- они бы тут же откопали
соответствующее указание у Маркса, увязали бы и с атеизмом и с
интернационализмом.
Потапов всегда был настроен с утра меланхолически. Утро было
единственное время, когда он мог подумать о погубленной жизни, о растущем
без него сыне, о сохнущей без него жене. Потом суета работы затягивала, и
думать уже было некогда.
Хоробров был как будто и прав, но Потапов ощущал в нЈм слишком много
раздражения и готовность призвать Запад в судьи наших дел. Потапов же
считал, что спор народа с властью должен быть решЈн каким-то (ему
неизвестным) путЈм как спор между своими. Поэтому, неловко выбрасывая
повреждЈнную ногу, он шЈл молча и старался дышать поглубже и поровней.
Они делали круг за кругом.
Гуляющих прибавлялось. Они ходили по одному, по два, а то и по три. По
разным причинам скрывая свои разговоры, они старались не тесниться и не
обгонять друг друга без надобности.
Только-только брезжило. Снеговыми тучами закрытое небо опаздывало с
отблесками утра. Фонари ещЈ бросали на снег жЈлтые круги.
В воздухе была та свежесть, которою веет только что выпавший снег. Под
ногами он не скрипел, а мягко уплотнялся.
Высокий прямой КондрашЈв в фетровой шляпе ходил с маленьким щуплым
Герасимовичем в кепочке, соседом своим по комнате, много не достававшим
КондрашЈв у до плеча. {187}
Герасимович, уничтоженный вчерашним свиданием, до конца воскресенья
пролежал в кровати как больной. Прощальный выкрик жены потряс его.
Значит, не мог его срок течь и дальше так, как он тЈк. Наташа не могла
выдержать трЈх последних лет -- и что-то надо было предпринимать. "Да у тебя
есть что-нибудь и сейчас!" -- упрекнула она, зная голову мужа.
А у него не что-нибудь было, а слишком бесценное, чтоб отдавать его за
собачью подачку и в эти руки.
Вот если бы подвернулось что-нибудь лЈгонькое, безделушка для досрочки.
Но так не бывает.

Страницы: (271) :  <<  ... 119120121122123124125126127128129130131132133134 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Что
толку, в самом деле, - прибавляет Паульсон уже от собственного разума, -
обладать правом голоса, если не выработать себе свободы личности?".
Свобода личности! Переворот человеческого духа!.. Но всякие ли
общественные условия позволяют выработать "свободу личности", и точно ли
"переворот человеческого духа" может быть совершен независимо от внешних
условий? На эти вопросы Ибсен не умел ответить: более того, он даже не умел
их поставить.
Общественные преобразования Ибсен не ставит почти ни во что. Партии,
эти великие культурные силы современности, в союзе с которыми только и можно
воздействовать в желательном направлении на общество, Ибсен третирует с
презрением одиноко стоящего умственного аристократа. "Партийные программы, -
говорит д-р Штокман, - убивают всякую жизнеспособную истину", и еще сильнее:
"партия - это точно насос, которым у людей постепенно выкачивают рассудок и
совесть!" ("Враг народа"). Ибсен исходит из индивидуальности и к ней
возвращается. В пределах индивидуальной души он разрешает или пытается
разрешить все социальные проблемы. Он расширяет и углубляет эту эластичную
индивидуальную душу до сверхчеловеческих пределов ("Бранд"), не задевая при
этом даже локтем общественной обстановки. В лице Росмера Ибсен хочет
"сделать всех людей в стране аристократами духа..., освободив их дух и
очистив их волю" (как это определенно!), но и в это дело Росмер теряет веру,
придя к убеждению, что "люди не могут быть облагораживаемыми извне"
("Росмерсхольм").
В личной жизни сам Ибсен, этот "дерзновенный революционер", этот
"великий минус", как называют его соотечественники, покорно склоняется пред
условиями, действующими извне: с педантической тщательностью подчиняется он
всем условностям лицемерно-благопристойного обихода буржуазной среды. Лишь в
созданиях своего духа он стоит "высоко и свободно" (да и то не настолько,
как это представляется Паульсону и самому Ибсену!), но "ах... не таков я в
обыденной жизни", жалуется он на себя с горечью устами строителя Сольнеса...

Ибсен Генрик Юхан (Ibsen Henrik Johan)   
«Об Ибсене»