В круге первом (т.2)

Пройдут годы, и все эти люди, кто вместе с ним слышал сегодняшнее
утреннее объявление, все эти люди, сейчас омрачЈнные, негодующие, упавшие ли
духом, клокочущие от ярости -- одни лягут в могилы, другие смягчатся,
отсыреют, третьи всЈ забудут, отрекутся, облегчЈнно затопчут своЈ тюремное
прошлое, четвЈртые вывернут и даже скажут, что это было разумно, а не
безжалостно, -- и, может быть, никто из них не соберЈтся напомнить
сегодняшним палачам, что они делали с человеческим сердцем!
Крута гора да обминчива, лиха беда да избывчива.
Это поразительное свойство людей -- забывать! Забывать, о чЈм клялись в
Семнадцатом. Забывать, что обещали в Двадцать Восьмом. Что ни год --
отуплЈнно, покорно спускаться со ступеньки на ступеньку -- ив гордости, и в
свободе, и в одежде, и в пище, -- и от этого ещЈ короче становится память и
смирней желание забиться в ямку, в расщелинку, в трещинку -- и как-нибудь
там прожить.
Но тем сильнее за всех за них Нержин чувствовал свой долг и своЈ
призвание. Он знал в себе дотошную способность никогда не сбиться, никогда
не остыть, никогда не забыть.
И за всЈ, за всЈ, за всЈ, за пыточные следствия, за умирающих лагерных
доходяг и за сегодняшнее утреннее объявление -- четыре гвоздя их памяти!
Четыре гвоздя их вранью, в ладони и в голени -- и пусть висит и смердит,
пока Солнце погаснет, пока жизнь окоченеет на планете Земля.
И если больше никого не найдЈтся -- эти четыре гвоздя Нержин вколотит
сам.
Нет, зажатому в слесарных тисках -- не до скептической улыбки Пиррона.
Уши Нержина слышали, хотя и не слушали, что говорил Ройтман. Только
когда тот стал повторять "соцобязательства", "соцобязательства", Глеб
дрогнул от гадливости. С планами он как-то примирился. Планы он со- {194}
ставлял с изворотливостью. Он норовил, чтобы десяток увесистых пунктов
годового плана не таили за собою большой работы: чтобы работа была или уже
частично сделана, или не требовала усилий, или мираж. Но всякий раз после
того, как отлично выструганный и отфугованный им план представлялся на
утверждение, утверждался и считался пределом его возможностей -- тут же, в
противоречие с этим признанным пределом и в издевательство над чувствами
политзаключЈнного, Нержину всякий месяц предлагали выдвинуть добавочно к
плану собственное же встречное научное социалистическое обязательство.
Вслед Ройтману выступил один вольный, потом один зэк. Адам Вениаминович
спросил:
-- А что скажете вы, Глеб Викентьич?
Четыре гвоздя!! -- что мог сказать им Нержин?
Он не вздрогнул при вопросе. Он не выронил из тЈмного лона мозга
затаЈнно зажатых железных гвоздей.

Страницы: (271) :  <<  ... 124125126127128129130131132133134135136137138139 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Втроем они зашли далеко вглубь Юры,
разживились на второй день барашком, на третий -- собакой и жеребенком, и
вскоре их со всех сторон кинулись преследовать разгневанные крестьяне. По
тем краям, богатым деревнями и небольшими городишками, прокатилась волна
тревоги и страха перед непривычными, незваными пришельцами. Почтовые сани
отправлялись теперь в дорогу только с вооруженными ездоками, из деревни в
деревню никто из жителей не ходил больше без ружья. В незнакомых местах
волки после столь богатой добычи испытывали одновременно чувство робости и
благодати; они впали в безрассудную отвагу, какой еще никогда не показывали
у себя дома, и как-то средь бела дня забрались в хлев на одном крупном
хуторе. Мычание коров, треск раскалывающихся деревянных перегородок, топот
копыт и горячее, жаждущее поживы дыхание заполнили тесное, теплое помещение.
Однако на этот раз волкам успели помешать люди. За хищников удачливым
охотникам была назначена награда, это придало крестьянам мужества. И они
наповал уложили двоих из них -- одному пробил шею ружейный выстрел, второго
скосил топор. Третьему удалось бежать и он несся прочь так долго, пока не
свалился полумертвый на снег. Это был самй молодой и красивый из волков,
гордое животное необузданной силы и гибких форм. Долго лежал он на снегу,
успокаивая свое клокочущее дыхание. Кроваво-красные круги носились перед его
глазами, и время от времени он испускал свистящий, болезненный стон. От
удара брошенного топора у него была рассечена спина. Тем не менее он пришел
в себя и снова поднялся на ноги. Только сейчас он увидел, как далеко он
убежал. Нигде не было видно ни людей, ни домов. Прямо перед ним высилась
заснеженная, величественная гора. Это был Шассераль, он решил обойти эту
громадину стороной. Так как его мучила жажда, он подбирал языком маленькие
ледяные кусочки с твердой корки, сковывавшей снежную поверхность.
По ту сторону горного массива он сразу же наткнулся на деревню -- день
уже клонился к вечеру...

Герман Гёссе (Hermann Hesse)   
«Волк»