В круге первом (т.2)

Три сына у Степанова действительно были и непрерывно требовали с отца
денег. Всех трЈх он определил на исторический факультет, зная, что история
для марксиста наука не трудная. РасчЈт у него был как будто и верен, но не
учЈл он (как и единый государственный план просвещения), что внезапно
наступит полное насыщение историками-марксистами всех школ, техникумов и
кратковременных курсов сперва Москвы, потом Московской области, а потом и до
Урала. Первый сын закончил и не остался кормить родителей, а поехал в
Ханты-Мансийск. Второму предлагали при распределении Улан-Удэ, когда же
окончит третий -- вряд ли он сумеет найти что-нибудь ближе острова Борнео.
Тем более цепко отец держался за свою работу и за маленький домик на
окраине Москвы с двенадцатью сотками огорода, бочками квашеной капусты и
откормом двух-трЈх свиней. Жена Степанова, женщина трезвая и может быть даже
несколько отсталая, видела в выращивании свиней основной интерес жизни и
опору семейного {218} бюджета. У неЈ неуклонно было намечено на минувшее
воскресенье ехать с мужем в район и там покупать поросЈнка. Из-за этой
(удавшейся) операции Степанов и не приходил вчера, в воскресенье, на работу,
хотя у него сердце было не на месте после субботнего разговора и рвалось в
Марфино.
В субботу в Политуправлении Степанова постиг удар. Один работник, очень
ответственный, но, несмотря на свои ответственные тревоги, и очень
упитанный, так примерно пудиков на шесть-на семь, посмотрел на худой
заезженный очками нос Степанова и спросил ленивым баритоном:
-- Да, Степанов, -- а как у тебя с иудеями?
-- С иу... кем? -- навострился дослышать Степанов.
-- С иудеями. -- И видя непонимание собеседника, пояснил: -- Ну, с
жидами, значит.
Захваченный врасплох и боясь повторить это обоюдоострое слово, за
которое так недавно давали десять лет как за антисоветскую агитацию, а
когда-то и к стенке ставили, Степанов неопределЈнно пробормотал:
-- Е-есть...
-- Ну, и что ты там с ними думаешь?..
Но зазвонил телефон, ответственный товарищ взял трубку и больше не
разговаривал со Степановым.
В смятеньи Степанов перечЈл в Управлении всю пачку директив, инструкций
и указаний -- но чЈрные буквы на белой бумаге лукаво обходили иудейский
вопрос.
Весь воскресный день, в езде за поросЈнком, он думал, думал и в
отчаянии скрЈб грудь. Видно, от старости притупела его догадливость! А
теперь -- позор! -- испытанный работник, Степанов прохлопывал какую-то
важную новую кампанию и даже косвенно сам оказался замешан в интригах
врагов, потому что вся эта группа Ройтмана-КлыкачЈва...
Растерянный, приехал Степанов в понедельник утром на работу.

Страницы: (271) :  <<  ... 141142143144145146147148149150151152153154155156 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

..... Я думаю, что, когда на все и вся снизойдет
великая тишина, музыка наконец восторжествует. Когда все снова всосется в
матку времени, хаос вернется на землю, а хаос -- партитура действительности.
Ты, Таня, -- мой хаос. поэтому-то я и пою. Собственно, это даже и не я, а
умирающий мир, с которого сползает кожура времени. Но я сам еще жив и
барахтаюсь в твоей матке, и это моя действительность. Дремлю... Физиология
любви. Отдыхающий кит со своим двухметровым пенисом. Летучая мышь -- penis
libre. Животные с костью в пенисе. Следовательно, "костостой"... "К счастью,
-- говорит Гурмон, -- костяная структура утрачена человеком". К счастью?
Конечно, к счастью. Представьте себе человечество, ходящее с костостоем. У
кенгуру два пениса -- один для будней, другой для праздников. Дремлю...
Письмо от женщины, спрашивающей меня, нашел ли я название для моей книги.
Название? Конечно: "Прекрасные лесбиянки".
Ваша анекдотическая жизнь. Это фраза господина Боровского. Я завтракал
с ним в среду. Его жена -- высохшая корова -- во главе стола. Она учит
сейчас английский. И ее любимое слово -- "filthy", что значит "грязный",
"отвратительный", "мерзкий". Вам не понадобится много времени, что?"
разобраться, что это за язвы на заднице, эти Боровские. Но подождите...
Боровский носит плисовые костюмы и играет на аккордеоне. Неотразимое
сочетание, особенно если учесть, что он неплохой художник. Он уверяет, что
он поляк, но это, конечно, неправда. Он -- еврей, этот Боровский, и его отец
был филателистом. Вообще весь Монпарнас -- сплошные евреи. Или полуевреи,
что даже хуже. И Карл, и Пола, и Кронстадт, и Борис, и Таня, и Сильвестр, и
Молдорф, и Люсиль. Все, кроме Филмора. Генри Джордан Освальд тоже оказался
евреем. Луи Никольс -- еврей. Даже ван Норден и Шери -- евреи. Фрэнсис Блейк
-- еврей или еврейка. Титус -- еврей. Я засыпан евреями, как снегом. Я пищу
это для своего приятеля Карла, отец которого тоже еврей. Это все необходимо
понять.
Из всех этих евреев самая очаровательная -- Таня, и ради нее я бы сам
стал евреем...

Миллер Валентин Генри   
«Тропик Рака»