В круге первом (т.2)

Тем временем во дворе вышедший от Мышина доктор химических наук
Оробинцев, маленький, в очках, в богатой шубе и шапке, в которых ходил и на
воле (он не побывал даже на пересылках, и его не успели ещЈ раскурочить)
собрал вокруг себя таких же простаков, как сам, в том числе лысого
конструктора, и давал им интервью. Известно, что человек верит главным
образом тому, чему он хочет верить. Те, кто хотели верить, что подаваемый
список родственников не является доносом, а разумной регулирующей мерой, и
собрались теперь вокруг Оробинцева. Оробинцев уже отнЈс аккуратно
расчерченный на графы список, сдал его, сам говорил с майором Мышиным и
авторитетно повторял его разъяснения: куда писать несовершеннолетних детей,
и как быть, если отец неродной. В одном только майор Мышин оскорбил
воспитанность Оробинцева. Оробинцев пожаловался, что не помнит точно места
рождения жены. Мышин раззявил пасть и засмеялся: "Что вы еЈ -- из бардака
взяли?"
Теперь доверчивые кролики слушали Оробинцева, не приставая к другой
компании -- в заветрии у стволов трЈх лип, вокруг Абрамсона.
Абрамсон, после сытного обеда лениво покуривая, рассказывал слушателям,
что все эти запреты переписки не новы, и бывали даже хуже, что и этот запрет
не навечно, а до смены какого-нибудь министра или генерала, поэтому духом
падать не следует, по возможности от подачи списка пока воздержаться, а там
и минует. Глаза Абрамсона имели от рождения узкий долгий разрез, и, когда он
снимал очки, усиливалось впечатление, что он скучающе смотрит на мир
заключЈнных: всЈ повторялось, ничем новым не мог его поразить Архипелаг
ГУЛаг. Абрамсон столько уже сидел, что как будто разучился чувствовать, и
то, что для других было трагедия, он воспринимал не более, как мелкую
бытовую новость.
Между тем охотники, увеличившиеся в числе, поймали ещЈ одного стукача
-- с шутками вытащили бланк на 147 рублей из кармана Исаака Кагана. До того,
как у {240} него вытащили перевод, на вопрос, что он получил у кума, он
ответил, что не получил ничего, сам удивляется по какой ошибке его вызвали.
Когда же перевод вытащили силой и стали срамить -- Каган не только не
покраснел, не только не торопился уйти, но, всех своих разоблачителей по
очереди цепляя за одежду, клялся неотвязчиво, назойливо, что это чистое
недоразумение, что он покажет им всем письмо от жены, где она писала, как на
почте у неЈ не хватило трЈх рублей, и пришлось послать 147. Он даже тянул их
идти с ним сейчас в аккумуляторную -- и он там достанет это письмо и
покажет. И ещЈ, тряся своей кудлатой головой и не замечая сползшего с шеи,
почти волочащегося по земле кашне, он очень правдоподобно объяснял, почему
он скрыл вначале, что получил перевод. У Кагана было особое прирождЈнное
свойство вязкости.

Страницы: (271) :  <<  ... 156157158159160161162163164165166167168169170171 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Теперь между каменными плитами дорожек пробивались усики дикой петрушки и водосбора. Колодец среди двора зарос папоротником. Запущенные розы одичали; их длинные спутанные ветки тянулись по всем дорожкам. Среди букса алели большие красные маки. Высокие побеги наперстянки склонялись над травой, а бесплодные виноградные лозы, покачиваясь, свисали с ветвей боярышника, уныло кивавшего своей покрытой листьями верхушкой.
   В одном углу сада поднималась ветвистая магнолия с темной листвой, окропленной там и сям брызгами молочно-белых цветов. У ствола магнолии стояла грубая деревянная скамья. Монтанелли опустился на нее.
   Артур изучал философию в университете. В тот день ему встретилось трудное место в книге, и он обратился за разъяснением к padre. Он не учился в семинарии, но Монтанелли был для него подлинной энциклопедией.
   - Ну, пожалуй, я пойду, - сказал Артур, когда непонятные строки были разъяснены. - Впрочем, может быть, я вам нужен?
   - Нет, на сегодня я работу закончил, но мне бы хотелось, чтобы ты немного побыл со мной, если у тебя есть время.
   - Конечно, есть!
   Артур прислонился к стволу дерева и посмотрел сквозь темную листву на первые звезды, слабо мерцающие в глубине спокойного неба. Свои мечтательные, полные тайны синие глаза, окаймленные черными ресницами, он унаследовал от матери, уроженки Корнуэлла(*7). Монтанелли отвернулся, чтобы не видеть их.
   - Какой у тебя утомленный вид, carino, - проговорил он.
   - Что поделаешь...
   В голосе Артура слышалась усталость, и Монтанелли сейчас же заметил это.
   - Напрасно ты спешил приступать к занятиям. Болезнь матери, бессонные ночи - все это изнурило тебя. Мне следовало настоять, чтобы ты хорошенько отдохнул перед отъездом из Ливорно(*8)...

Войнич Этель Лилиан (Ethel Lilian Voynich)   
«Овод»