В круге первом (т.2)

Начав с ним говорить, никак нельзя было от него
отцепиться, иначе как полностью признав его правоту и уступив ему последнее
слово. Хоробров, его сосед по койке, знающий историю его посадки за
недоносительство, и уже не имея сил на него как следует рассердиться, только
сказал:
-- Ах, Исак, Исак, сволочь ты, сволочь! -- на воле за тысячи не пошЈл,
а здесь на сотни польстился!
Или уж так напугали его лагерем?..
Но Исаак, не смущаясь, продолжал оправдываться и убедил бы их всех --
если б не поймали ещЈ одного стукача, на этот раз латыша. Внимание
отвлеклось, и Каган ушЈл.
Кликнули на обед вторую смену, а первая выходила на прогулку. По трапу
поднялся Нержин в шинели. Он сразу увидел Руську Доронина, стоящего на черте
прогулочного двора. Торжествующим блестящим взором Руська то посматривал на
им подстроенную охоту, то окидывал дорожку на двор вольных и просвет на
шоссе, где должна была вскоре сойти с автобуса Клара, приехав на вечернее
дежурство.
-- Ну?! -- усмехнулся он Нержину и кивнул в сторону охоты. -- А про
Любимичева слышал?
Нержин остановился близ него и слегка приобнял.
-- Качать тебя, качать! Но -- боюсь за тебя.
-- Хо! Я только разворачиваюсь, подожди, это цве- {241} тики!
Нержин покрутил головой, усмехнулся, пошЈл дальше. Он встретил
спешащего на обед сияющего Прянчикова, накричавшегося вдоволь своим тонким
голосом вокруг стукачей.
-- Ха-ха, парниша! -- приветствовал тот. -- Вы всЈ представление
пропустили! А где Лев?
-- У него срочная работа. На перерыв не вышел.
-- Что? Срочней СемЈрки? Ха-ха! Такой не бывает.
Убежал.
Ни с кем не смешиваясь, уйдя в разговор, прорезали свои круги большой
Бобынин со стриженой головой, в любую погоду без шапки, и маленький
Герасимович в нахлобученной замызганной кепочке, в коротеньком пальтишке с
поднятым воротником. Кажется, Бобынин мог всего Герасимовича заглотнуть и
поместить в себе.
Герасимович Јжился от ветра, держал руки в боковых карманах -- и,
щуплый, походил на воробья.
На того из народной пословицы воробья, у которого сердце с кошку.

--------
81

Бобынин отдельно крупно шагал по главному кругу прогулки, не замечая
или не придавая значения кутерьме со стукачами, когда к нему наперехват, как
быстрый катер к большому кораблю, сближая и изгибая курс, подошЈл маленький
Герасимович.
-- Александр Евдокимыч!
Вот так подходить и мешать на прогулке не считалось среди шарашечных
очень вежливым.
К тому ж они друг друга и знали мало, почти никак.
Но Бобынин дал стоп:
-- Слушаю вас.
-- У меня к вам один научно-исследовательский вопрос.
-- Пожалуйста.
И они пошли рядом, со средней скоростью.
Однако, полкруга Герасимович промолчал.

Страницы: (271) :  <<  ... 157158159160161162163164165166167168169170171172 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Она, разумеется, подала на него в суд. Годадласко был арестован и на очной ставке с моей матерью оскорбил ее грубым ругательством. Она выхватила револьвер и застрелила его. Суд присяжных оправдал ее, и наш цирк стал фешенебельным местом, где собиралось лучшее общество Нью-Йорка и Бруклина. Входной билет стоил 50 центов. Главной достопримечательностью цирка был я, потому что во время суда над мамашей кричал: "Если вы ее осудите, я перестреляю всех присяжных..."
- Ого! - сказала Мери - Вы мне нравитесь, Вильсон!
- Десяти лет я удрал из города, захватив из дому десять тысяч долларов и девятилетнюю возлюбленную. Мы отправились вверх по реке Гудзон и переходили от фермы к ферме, а иногда присаживались под деревом, чтобы обняться и сказать друг другу: "Дорогой!", "Дорогая!" - О милый Вильсон! - восхищалась Мери.
-- Несколько парней,- продолжал Вильсон,- заметили, как я менял стодолларовую бумажку, напали на нас, отобрали все деньги и бросили нас в реку. Моя спутница утонула, потому что ее ударили по голове молотком. Я же, хоть мне тоже разбили голову, выплыл и к вечеру добрался до деревни, где стянул у приютившего меня пастора все его сбережения, и на ближайшей станции взял билет в Чикаго.
- Дайте мне вашу руку, Вильсон,- прошептала мисс Мери.- Ах, как я счастлива, что вы будете моим мужем!
- После этого,- повествовал Вильсон,- я мог рассчитывать только на самого себя. Десяти лет я стал чистильщиком сапог. О таких карьерах, вы, конечно, слышали. В Европе всегда, когда речь заходит о знаменитом американце, говорят: "Он был чистильщиком сапог". Итак, в одиннадцать и двенадцать лет я - чистильщик сапог, а в тринадцать - уже предстаю перед судом присяжных за то, что выстрелом тяжело ранил своего соперника в любви. Та, из-за которой это произошло, ежедневно чистила у меня туфли. Ей было двенадцать лет. Чистильщик с другого угла, на год старше меня, тоже влюбился в нее и, чтобы досадить мне, снизил цену за чистку туфель на один цент. Моя клиентка, натура практическая, стала пользоваться услугами конкурента, чтобы сэкономить цент. Тогда я купил револьвер (тот, с которым я с восьми лет не расставался, уже не внушал мне доверия) и тяжело ранил соперника...

Ярослав Гашек (Jaroslav Hasek)   
«Биография американца»