В круге первом (т.2)

Сегодня в обеденный перерыв Мышин на несколько минут велел очередному
зэку подождать и тоже подглядывал во двор. (Но охоты на стукачей он не
увидел -- она шла у другого конца здания.)
В три часа дня, когда обеденный перерыв закончился, и неуспевших
попасть на приЈм рассеял шебутной старшина, -- велено было допустить
Дырсина.
Иван Феофанович Дырсин был награждЈн от природы углоскулым впалым
лицом, неразборчивостью речи, и даже фамилией, будто данной в насмешку. В
институт когда-то он был принят от станка, через вечерний рабфак, учился
скромно, упорно. Способности были в нЈм, но не умел он их выставлять, и всю
жизнь его затирали и обижали. В СемЈрке сейчас его не эксплуатировал только
кто не хотел. Именно потому, что десятка его, немного смягчЈнная зачЈтами,
теперь кончалась, он особенно робел перед начальством. Он больше всего
боялся получить второй срок, которых навиделся в военные годы немало.
Он и первый-то срок получил несуразно. В начале войны его посадили за
"антисоветскую агитацию" -- по доносу соседей, метивших на его квартиру (и
потом получивших еЈ). Правда, выяснилось, что агитации такой он не вЈл, но
мог еЈ вести, так как слушал немецкое радио. Правда, немецкого радио он не
слушал, но мог его слушать, так как имел дома запрещЈнный радиоприЈмник.
Правда, такого приЈмника он не имел, но вполне мог его иметь, так как по
специальности был инженер-радист, а по доносу у него нашли в коробочке две
радио- {246} лампы.
Дырсину пришлось вдосыть хватить лагерей военных лет -- и тех, где люди
ели сырое зерно, украв его у лошади, и тех, где муку замешивали со снегом
под дощечкой "Лагерный Пункт", прибитой на первой таЈжной сосне. За восемь
лет, что Дырсин пробыл в стране ГУЛаг, умерли два их ребЈнка, стала
костлявой старухой жена, -- об эту пору вспомнили, что он -- инженер,
привезли сюда и стали выдавать ему сливочное масло, да ещЈ сто рублей в
месяц он посылал жене.
И вот от жены теперь необъяснимо не было писем. Она могла и умереть.
Майор Мышин сидел, сложив на столе руки. Был свободен от бумаг перед
ним стол, закрыта чернильница, сухо перо, и не было никакого (как и никогда
не бывало) выражения на его налитом искрасна-лиловом лице. Лоб его был такой
налитой, что ни морщина старости, ни морщина размышления не могли пробиться
в его коже. И щЈки его были налитые. Лицо Мышина было как у обожжЈнного
глиняного идола с добавлением в глину розовой и фиолетовой красок. А глаза
его были профессионально невыразительны, лишены жизни, пусты той особенной
надменной пустотой, которая сохраняется у этого разряда при переходе на
пенсию.
Никогда такого не случалось! Мышин предложил сесть (Дырсин уже стал
перебирать, какую беду он мог нажить и о чЈм будет протокол).

Страницы: (271) :  <<  ... 160161162163164165166167168169170171172173174175 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
- О, господи, - он ткнул себя в подбородок хуком слева и закурил
сигару.
- Господь не нуждается в том, чтобы его поминали здесь. Ему
достаточно наших вздохов и обид. К тому же он сейчас спит. Вот его
трезубец. - Здесь дельфин довольно бесцеремонно вытащил изо рта сраженного
профессора сигару и закурил, пуская громадные кольца изо рта в сраженного
профессора.
- Фу! Какая гадость! - раздавил сигару, впрочем, нет, давить ему было
тоже нечем, но он сделал что-то такое, от чего сигара зашипела и перестала
существовать. - А теперь идемте, - пропищал он тоненьким голосом, именно
голосом, который так над...
Профессор сплюнул, поиграл трезубцем и встал.
Дельфины вообще любят резвиться. Они от людей отличаются добротой,
выпрыгивают из воды, улыбаются и играют с детьми дошкольного возраста.
Но этот дельфин, кажется, вовсе не собирался играть с дошкольниками.
Во всяком случае, так показалось профессору, и он покорно встал на
шатающиеся ноги.
А сегодня мне нянечка сказала: "Красавчика ты нашего" и еще, что я
стал дисциплинированнее самых тихих (помешанных).
Хорошо это или плохо? Вот в чем вопрос. Пишу латынью, потому что
английского не знаю, да и не стремился никогда, ведь не на нем
разговаривал Ленин, а только Вальтер Скотт и Дарвин, а он был за обезьян.
В 3 часа 30 минут ночи молодой идиот сунул мне локтем в бок и
сообщил, что трамваи не ходят, и последний, 47-й прошел 2 часа назад,
видимо развозя кондукторов, работников парка и случайных прохожих.
Последний троллейбус мчит и т. д. Эх! Все-таки замечательная эта штука -
жизнь!
Доктор, я не хочу этого лекарства, от него бывает импотенция! Нет
бывает! Нет бывает! Да бывает, черт возьми! Ну ладно, в последний раз! Ну
зачем опять! Прошу же в руку!
Вчера мне снилась кто-то средняя между Бриджит Бардо и Ив Монтаном.
Это, наверное, началась нимфомания...

Высоцкий Владимир Семенович   
«Дельфины и психи»