В круге первом (т.2)

Все эти кролики получили вторые сроки, Артуру же по линии Третьего
Отдела сброшено было два года.
Попавши в Марфино, Артур и здесь не пренебрегал своей проверенной
службой. Он стал любимцем и душой обоих майоров-кумовей и самым грозным
доносчиком на шарашке.
Но, пользуясь его доносами, майоры не открывали ему своих секретов, и
теперь Сиромаха не знал, кому из двоих важнее знать новость о Доронине, чьим
стукачом был Доронин.
Много писано, что люди в массе своей удивляют неблагодарностью и
неверностью. Но ведь бывает и иначе! Не одному, не трЈм -- двадцати с лишним
зэкам с безумной неосторожностью, с расточительным безрассудством доверил
Руська Доронин свой замысел двойника. Каждый из узнавших рассказал ещЈ
нескольким, тайна Доронина стала достоянием почти половины жителей шарашки,
о ней едва что не говорили в комнатах вслух, -- и хотя через пятого-через
шестого жил на шарашке стукач -- ни один из них ничего не узнал, а может
быть не донЈс, узнавши! И самый наблюдательный, самый чутконосый
премьер-стукач Артур Сиромаха тоже ничего не знал до сегодняшнего дня!
Теперь была задета и его честь осведомителя -- пусть оперы в своих
кабинетах прохлопали, но он?? И прямая его безопасность -- так же точно, как
и других, могли поймать с переводом и его самого. Измена Доронина была для
Сиромахи выстрелом чуть-чуть мимо головы. Доронин оказался проворный враг --
так и ударить его надо было проворно! (Впрочем, ещЈ не осознавая размеров
беды, Артур подумал, что Доронин раскрылся только-только, сегодня или
вчера.)
Но Сиромаха не мог прорваться в кабинеты! Нельзя было терять голову,
ломиться в запертую дверь Шикина или даже слишком часто подбегать к его
двери. А к Мышину стояла очередь! ЕЈ разогнали по трЈхчасовому звонку, но
пока самые надоедливые и упрямые зэки препирались в коридоре штаба с
дежурным (Сиромаха со страдающим видом, держась за живот, пришЈл к фельдшеру
и стоял в ожидании, пока группа разойдЈтся) -- уже {255} к Мышину был вызван
Дырсин. По расчЈтам Сиромахи Дырсину нечего было задерживаться у кума -- а
он там сидел, и сидел, и сидел. Рискуя заслужить неудовольствие Мамурина
своей часовой отлучкой из СемЈрки, где стоял чад от паяльников, канифоли и
проектов, Сиромаха тщетно ждал, когда же Мышин отпустит Дырсина.
Но и перед простыми надзирателями, глазевшими в коридоре, нельзя было
расшифровывать себя! Потеряв терпение, Сиромаха ходил опять на третий этаж к
Шикину, возвращался в коридор штаба к Мышину, опять поднимался к Шикину. В
последний раз в тЈмном тамбуре у двери Шикина ему повезло: сквозь дверь он
услышал неповторимый скрипучий голос дворника, единственный такой на
шарашке.
Тогда он сразу же условно постучал. Дверь отперлась -- и Шикин
показался в нешироком растворе двери.

Страницы: (271) :  <<  ... 166167168169170171172173174175176177178179180181 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

.....
-- Васька идет! -- радостно говорил кто-нибудь из нас, заглянул в это
окошечко и увидав под колокольней звонаря Ваську. И тогда мы еще более
ускоряли шаги, чтобы поспеть к звону. Ощущение высоты было уже очень сильно,
когда мы выскакивали во второй пролет. Но нужно было сделать еще шагов
тридцать, к колоколам, в третий ярус. Мельком мы заглядывали вниз -- и не
узнавали березы у ограды: так мала и низка стала она! Теперь даже огромный
купол церкви был наравне с нами, а под ним разноцветные крыши города,
сбегающего к реке, улицы и переулки меж ними, грязные дворы, сады и
пустоши... Вон во дворе чиновника баба развешивает белье по веревке; вон
мещанин, в жилетке и ситцевой рубахе, выходит из тесового, похожего на
собачий, домика воле сарая; рядом, на почтовом дворе, лениво бродят с
хомутами в руках ямщики, запрягая двух одров в тележку; а вон скучные
каменные дома купца-богача близ базарной площади, на скате которой, над
мелкой рекой, стоит старый, приземистый собор с синим куполом в белых
звездах... Улицы пусты, -- все эти мещане, купцы, старухи и молодые
кружевницы сидят по своим домишкам и, должно быть, не знают, какой простор
зеленых полей развертывается вокруг города; а мы вот знаем и побежим еще
выше, где уже совсем жутко, особенно когда подумаешь, что приближаешься к
самому шпицу колокольни, сияющей над городом своим золотым крестом...
Теперь детство кажется мне далеким сном, но до сих пор мне приятно
думать, что хоть иногда поднимались мы над мещанским захолустьем, которое
угнетало нас длинными днями и вечерами, хождением в училище, где гибло наше
детство, полное мечтами о путешествиях, о героизме, о самоотверженной
дружбе, о птицах, растениях и животных, о заветных книгах! Птицы любят
высоту, -- и мы стремились к ней. Матери говорили, что мы растем, когда
видим во сне, что летаем, -- и на колокольне мы росли, чувствовали за своими
плечами крылья...

Бунин Иван Алексеевич   
«Над городом»