В круге первом (т.2)

Посажу я и
вас. Четыре месяца над вами все куры смеются -- а вы зарплату получаете?
Снимут погончики! НасчЈт расстрелять -- это подумать надо...

--------
85

Наша способность к подвигу, то есть к поступку, чрезвычайному для сил
единичного человека, отчасти создаЈтся нашею волей, отчасти же, видимо, уже
при рождении заложена или не заложена в нас. Тяжелей всего даЈтся нам
подвиг, если он добыт неподготовленным усилием нашей воли. Легче -- если был
последствием усилия многолетнего, равномерно-направленного. И с
благословенной лЈгкостью, если подвиг был нам прирождЈн: тогда он происходит
просто, как вдох и выдох.
Так жил Руська Доронин под всесоюзным розыском -- с простотой и детской
улыбкой. В его кровь, должно быть, от рождения уже был впрыснут пульс риска,
жар авантюры.
Но для чистенького благополучного Иннокентия не- {266} доступно было бы
-- скрываться под чужим именем, метаться по стране. Ему даже в голову не
могло прийти, что он может что-либо противопоставить своему аресту, если
арест назначен.
Он звонил в посольство -- порывом, плохо обдуманным. Он узнал внезапно
-- и было поздно откладывать на те несколько дней, когда он сам поедет в
Нью-Йорк. Он звонил в одержимости, хотя знал, что все телефоны
прослушиваются, и их только несколько человек в министерстве, кто знает
секрет Георгия Коваля.
Он просто бросился в пропасть, потому что осветилось ему, как это
невыносимо, что так бессовестно уворуют бомбу -- и начнут ею трясти через
год. Он бросился в пропасть быстрым подхватом чувства, но всЈ же он не
представлял ударяющего мозжащего каменного дна. Он может быть таил ещЈ
где-то дерзкую надежду выпорхнуть, уйти от ответа, перелететь за океан,
отдышаться, рассказывать корреспондентам.
Но ещЈ и дна не достигнув, он упал в опустошение, в изнеможение духа.
Оборвался натяг его короткой решимости -- и страх разорял и выжигал его.
Это особенно сказалось с утра понедельника, когда надо было через силу
опять начинать жить, ехать на работу, с тревогой ловить, не изменились ли
взгляды и голоса вокруг него, не таят ли они угрозу.
Иннокентий ещЈ держался, сколько мог, с достоинством, но внутри уже был
разрушен, у него отнялись все способности сопротивляться, искать выход,
спасаться.
ЕщЈ не было одиннадцати утра, когда секретарша, не допустившая
Иннокентия к шефу, сказала, что, как она слышала, назначение Володина
задержано заместителем министра.
Новость эта, хотя и не до конца проверенная, так сотрясла Иннокентия,
что он не имел даже сил добиваться приЈма и убедиться в истине. Ничто другое
не могло задержать уже разрешЈнный его отъезд! На его назначение в ООН уже
была виза Вышинского, место резервировано за Советским Союзом... Значит он
раскрыт.

Страницы: (271) :  <<  ... 174175176177178179180181182183184185186187188189 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Сам-то я как поступал? Чуть только
спелись сердца - глядь, и тела туда же за ними, - челядь берет пример с
господ! И выходит на поверку, что месяц серебристый - всего-навсего сводник.
Жена. Ты бы поглядел, какие роскошные книжки господин майор посылает к
нам в дом. Твоя дочь-то молится по этим книгам.
Миллер (свистит). Как же, молится! Много ты понимаешь! Простую,
натуральную пищу нежный желудок его милости не переваривает. Сначала
господин майор должен отдать ее на выварку искусным поварам той адской,
чумной кухни, что зовется изящной словесностью. В печку всю эту пакость!
Девчонка наберется бог знает чего, разного невероятного вздора, кровь у нее
забурлит, как от шпанской мушки, - и прощайте тогда крупицы христианской
веры, которую отец и так уж с грехом пополам в ней поддерживал! В печку,
тебе говорят! Девчонка забивает себе голову всякой чертовщиной, уносится
мыслью в тридесятые государства и в конце концов потеряет, позабудет дорогу
в родные палестины, устыдится, что ее отец - скрипач Миллер, и отвадит
хорошего, почтенного зятя, который как раз пришелся бы мне ко двору... Ну уж
нет, накажи меня бог! (Вскакивает; в сердцах.) Скорей, пока не поздно! А
майору... да, да, майору... поворот от ворот. (Направляется к выходу.)
Жена. С ним надо быть повежливее, Миллер. Мы немало нажились на одних
только его подарочках!..
Миллер (возвращается и останавливается перед ней). Это что же, плата за
честь моей дочери?.. Убирайся ты к черту, мерзкая сводня!.. Лучше я возьму
скрипку и пойду по миру, буду играть за тарелку супу, лучше я разобью свою
виолончель и набью ее навозом, но только ни за что не притронусь к деньгам,
ради которых единственное мое дитя пожертвовало своею душою и вечным
спасением. Откажись от проклятого кофе и от нюхательного табаку, - вот тебе
и не нужно будет торговать красотой твоей дочери. Я жрал до отвала и носил
тонкие сорочки еще до того, как этот отпетый негодяй повадился ко мне в дом.
Жена...

Шиллер Иоганн Кристоф Фридрих (Johann Christoph Friedrich Schiller)   
«Коварство и любовь»